Вообще не верилось, что в этих совершенно бесплодных условиях может теплиться хоть какая-то человеческая жизнь, и встречные сёла одновременно говорили о непоколебимости и отчаянной бедности их жителей.

За пятьдесят километров до Леха началась полностью асфальтированная дорога, местами обозначились разделительные полосы. Машин стало больше, появились мотоциклы и гружённые поклажей велосипеды. Поселения у обочины теперь встречались расчищенные от камней и песка, с зелёными рощицами и ухоженными святилищами, а военные базы стояли куда более оснащённые.

К вечеру наконец добрались до безбрежного, затерянного среди гор оазиса – миновав белоснежные ступы и разбросанные по холмам монастыри, въехали в древнюю торговую столицу Ладакха, в город Лех.

Самогó города толком не увидели. Переночевали в гостинице, утром оформили разрешение на въезд в Нубрскую долину, а в одиннадцать уже сидели в стареньком «шевроле», водитель которого обещал к вечеру доставить их в Хундер по адресу, указанному в синей записке. Дорога сразу повела на кручи северо-восточных отрогов, и Максим понял, что им предстоит очередной день горных перевалов.

С высоты Лех, окружённый заснеженными пятитысячниками, казался почти сказочным: до того неестественно, вычурно смотрелись его зелёные сады посреди песчаных долин и предгорий. Под солнцем блестела сеть оросительных каналов, а в её мелких ячейках просматривались огороженные участки парников, рощ, садов и пашен. Весь город был окружён стеной плотной растительности, за которой резко начиналась мёртвая каменистая пустыня, и в её глубине можно было различить немало заброшенных, разрушенных фермерских хозяйств.

– Смотри! – Аня указала Максиму куда-то вдаль.

Присмотревшись, он понял, что на город надвигалась песчаная буря. Она была далеко. Отсюда могло показаться, что это безжизненные холмы, и только при длительном наблюдении буря выдавала себя величественно перекатывавшимися клубами тёмно-коричневой взвеси.

Пригород Леха ещё несколько километров тянулся вдоль дороги глубоким фьордом, постепенно мельчал, сужался, а под конец оборвался тонкой косой из высохших кустов. Дальнейший путь лежал через курумы и обтянутый ледовыми корками перевал Кардунг Ла. С высоты пяти тысяч шестисот метров открывался вид на далёкие горы Пакистана и среди прочего – на ужасающий в своей неприступности пик восьмитысячника К-2.

Ехали молча. Даже Аня утратила обычную словоохотливость и почти не тревожила водителя расспросами. Дорога оказалась не такой разбитой, как та, что вела к Леху, и Максим погружался в дымку путаных сновидений. Очнувшись от дрёмы, смотрел на горные кряжи, красные и жёлтые песчаные откосы; убаюканный их монотонностью, вновь засыпал. Окончательно проснулся лишь на спуске в Нубрскую долину.

Максим запретил себе думать об отце. Надоело представлять их встречу, подбирать первые слова. Ехал опустошённый, выжженный до глухоты. Нубрская долина, высвеченная солнцем, простиралась на десятки километров, вся палево-бледная из-за покрывавших её белых песков и светло-молочных разливов реки Шайок, которая поначалу вовсе казалась частью пустыни. Однако на северо-запад от её слияния с рекой Нуброй начинались первые зелёные поросли, и дальше долина оживала, а по её кромке, у самых гор, небольшими вкраплениями виднелись застроенные домами оазисы.

– Хундер, – водитель указал на один из них.

Чем ближе подъезжали к поселениям, тем чаще встречались чёрные яки и осёдланные верблюды. Вдоль дороги теперь ровными рядами стояли белоствольные тополя, изредка попадались вязы и дубы, начались первые оросительные каналы.

Водитель не сразу нашёл нужный дом, дважды, не выходя из машины, обращался за помощью к пастухам, а когда свернул к одному из спрятанных за изгородью дворов, Максим попросил его остановиться.

– Пройдёмся пешком, – сказал он Ане и поторопился выйти из машины.

Хундер, несмотря на общую заурядность строений, во всём показывал ощутимую по местным меркам состоятельность его жителей. Тут были и спутниковые антенны, и вывески гостевых домов, и предложения снять отдельную комнату с телевизором, а главное – в каждом дворике, обнесённом каменной оградой и защищённом от скота колючками высоких кустарников, красовалось многоцветие ухоженных садов.

Посёлок лежал в плотном окружении деревьев, и пустынная долина отсюда не просматривалась. Сейчас вообще не верилось в её губительную близость – такой свежей была вода в каналах и такими полнокровными казались растущие здесь подсолнухи, пшеница и фруктовые деревья.

Максим остановился у деревянной калитки. Отчего-то решил, что отец ни в коем случае не должен увидеть его первым. Подумал даже обойти двор стороной, продраться через колючки, перелезть через изгородь и…

– Всё будет хорошо. – Аня взяла его за руку.

– Да, – по возможности уверенно ответил Максим и всё же никак не решался сделать последний шаг. Аня терпеливо ждала, не поторапливала, а потом обняла, будто захотела спрятать Максима от его собственных страхов.

Ему в самом деле стало легче.

Он прикрыл глаза. Обнял Аню в ответ. Хотел бы стоять так бесконечно долго. Замереть на пороге. И чувствовать Анино тепло.

– Милый друг, иль ты не чуешь, что одно на целом свете – только то, что сердце к сердцу говорит в немом привете… – прошептал Максим и тут же добавил: – Идём.

Калитка беззвучно отворилась. Земляная дорожка провела через сад, между грядками. По двору расходились узкие протоки от общего канала – словно извитые капилляры от уличных вен, позволявших жить и процветать всему посёлку. Аня с удивлением поглядывала на растущие тут помидоры, огурцы, капусту и всевозможную зелень. Не верилось, что Шустов-старший после всех экспедиций обрёл именно такой пейзанский уют.

Максим уверенно поднялся на просторную веранду одноэтажного дома. Как и большинство зданий в Хундере, тот стоял сложенный из саманных кирпичей и выбеленный. Окна, забранные жёлтой деревянной решёткой, занимали почти две трети стен и были украшены наличниками с уже привычными узорами из свастики и ланей, внимающих учению Будды.

Максим дёрнул за язычок дверного колокольчика. Выждав несколько мгновений, потянул за ручку – убедился, что дверь открыта, но самовольно зайти не решился. Позвонил ещё раз и, скрестив руки на груди, остался ждать. Был так сосредоточен и насуплен, что не заметил в гамаке девочку лет семи с глазами, щедро подведёнными сурьмой. Она с любопытством поглядывала на гостей, а с каменного пола к ней тянулся котёнок. Кажется, они только что играли. Аня подмигнула девочке. Та в ответ беззвучно рассмеялась и постаралась поглубже спрятаться в гамаке.

Максим хотел уже позвонить в третий раз, когда дверь наконец распахнулась. Аня наблюдала за происходящим. Ждала, что встретит Шустова-старшего, и во многом прониклась волнением Максима. Однако увидела на пороге индианку лет тридцати, одетую в свободные брюки и рубашку, а поверх рубашки облачённую в некое подобие фартука с глубокими карманами на талии.