Вот такой была Франция, когда в 1367 году туда вернулся де Куси. Его собственный домен страдал от нехватки рабочей силы, впрочем, после эпидемии чумы это стало обычным явлением для всех землевладельцев. Пикардия, кроме того, пострадала не только от английского нашествия, но и от Жакерии, и от бесчинств англо-наваррцев. После поражения французов крестьяне, не желая снова платить налоги, ушли в соседние имперские земли — в Эно, на другой берег реки Мез.

Дабы удержать рабочую силу, де Куси применил запоздалое средство — освободил сервов, или несвободных крестьян. «Из ненависти к рабству, — признавал он в своей хартии, — они уходят с наших земель в другие места и освобождаются, когда пожелают, без нашего на то разрешения». (Если серв сбегал от хозяина и оставался в другом месте на протяжении года, он считался свободным.) Вообще крестьяне поздно стали разбегаться с земель Де Куси, причиной тому, возможно, являлось их былое процветание. Во Франции до чумы большинство крестьян были свободными. Отмена крепостного права стала результатом не столько морального осознания несправедливости этого явления, сколько из желания получать деньги за ренту земель. Хотя оплаченный труд свободных нанимателей обходился дороже бесплатного труда сервов, рента приносила большой доход; кроме того, арендаторов не надо было кормить, а питание требовало значительных расходов.

Хартия де Куси от августа 1368 года представляла собой вариант коллективного «дарения», освобождавшего двадцать два городских и сельских района в обмен на ренту и подати «в бессрочное владение наше и наших наследников». Арендная плата составляла от 18 ливров в Троли до 24 су во Френе (эти деревни существуют до сих пор) и 18 пенсов за очаг в Курсоне. Изложение документа, пусть и цветистое, дает ясную и четкую картину средневекового законодательства в отношении землевладения, в отличие от запутанного освещения этого вопроса в последующие годы.

«По обычаю и традиции», — говорится в документе, — все люди, живущие в феодальном владении де Куси, являются «нашими мужчинами и женщинами, обязанными отдавать нам наиболее ценное (morte-main), а перед свадьбой делать брачный взнос [formarriage]». Поскольку многие ушли, «земля наша осталась необработанной и превратилась в пустыню, а потому упомянутая земля сильно понизилась в цене». В прошлом местные жители в обмен за свободу предлагали отцу Ангеррана пожизненную ренту, а потому «наш дорогой, возлюбленный отец, да упокой Господь его душу, поразмыслил и счел, что ему выгоднее покончить с традицией и обычаем и воспользоваться предлагаемым доходом», однако он умер прежде, чем успел удовлетворить их просьбу. Достигнув совершеннолетия, сын получил в наследство земли отца и, выслушав ту же просьбу, более ему выгодную, нежели упомянутые morte-main и formarriage, которых еще надо было дождаться, рассудил, что, если он откажется от уз серважа, у него «и людей прибавится, и земля будет обработана и станет более ценной для нас и наших потомков». «Да будет известно, что после глубоких размышлений на сей предмет, понимая наши права и выгоды, мы навсегда отказываемся от morte-main и formarriage во всех наших имениях. Мы не сохраняем и не возобновляем серваж ни сейчас, ни в будущем. То же относится и к нашим потомкам и любым другим людям, если они будут иметь к этому отношение. Рента и сборы, получаемые от вышеупомянутых земель, будут присоединены к нашему наследству, к феоду и поместью, которые мы получили от короля, его мы и попросим о согласии и утверждении нашего прошения». Три месяца спустя де Куси получил королевское согласие.

Большинство землевладельцев, особенно бедных, со слишком маленькими наделами, не позволявшими получать стабильный доход, страдали от бедствий последних двадцати лет больше, чем крестьянство. Труд сервов, погибших во время чумы, не мог быть восполнен, поскольку нельзя поработить свободных людей. Мельницы, зернохранилища, пивоварни, амбары и другие сельскохозяйственные строения приходилось перестраивать за счет владельца. Траты на выкуп и содержание пленников за двадцать лет проигранных сражений, даже если цену эту платили города и крестьяне, тоже истощали доходы, хотя де Куси, которому всегда благоволила фортуна, в данном случае не слишком пострадал. Выкупа он не платил, кроме того, в июне 1368 года он получил от короля Франции Карла V тысячу франков в качестве возмещения затрат на пребывание в плену и исправления ущерба, нанесенного войной его поместьям.

Переход на оплачиваемые отношения ослабил связи землевладельца и крестьян, зато доход от ренты приносил значительные выгоды и свободу. Богатые люди стали строить в Париже роскошные особняки и постепенно обретали тягу к урбанистической жизни. Центром притяжения сделалась новая королевская резиденция Сен-Поль на восточной оконечности города, рядом с Бастилией. Стоявшие там несколько домов король превратил во дворец, окруженный семью парками и вишневым садом. Дома соединялись друг с другом посредством двенадцати галерей и дворов, деревья в садах были затейливо подстрижены, в зверинцах держали львов, а в птичниках — соловьев и горлиц.

Карл жил в неспокойную пору, но и в такие времена существуют нетронутые места, жизнь в которых наполнена красотой и играми, музыкой и танцами, любовью и работой. Облака дыма над головой и зарево костров по ночам свидетельствовали, что где-то пылают города, зато над соседней областью небо ясное; в одном месте стонут пленники, подвергающиеся пыткам, а в другом слышен тихий звон: это банкиры пересчитывают монеты; неподалеку, в полях, крестьяне идут за плугом, который тащат смирные быки. В ту пору смута не накрывала всех людей одновременно, и, хотя эффект ее накапливался, упадок, который она за собой влекла, ощущался далеко не сразу.

Мужчины и женщины во владениях де Куси охотились, куда бы ни шли — в церковь, в суд, на обед. На запястье у них сидел любимый сокол с колпачком на голове. Иногда в банкетном зале выпускали мелких птиц — устраивали соколиную охоту. На башне замка, возле флага феодала, стоял дозорный с горном и трубил при приближении незнакомцев. Трубил он также с наступлением рассвета, вместе с криком петуха, после чего о наступлении утра возвещал капеллан, и в церкви начиналась месса. По вечерам менестрели играли на лютнях, арфах, на тростниковых свирелях, волынках, трубах, литаврах и цимбалах. В XIV веке наступил расцвет классической музыки, и в обиход вошли 36 различных инструментов. Если после ужина не было концерта или представления, гости развлекали друг друга пением, разговорами, словесными играми, обсуждением событий дня, поднимались «галантные вопросы» о превратностях любви. В одной игре на маленьких пергаментных свитках участники писали более или менее дерзкие стихи, свитки передавали по кругу, зачитывали вслух и, вероятно, обнаруживали автора.

На таких вечерах аристократы не пользовались настенными светильниками, они предпочитали придерживаться старинного обычая — освещать помещение факелами, которые держали слуги. Такой обычай удовлетворял тщеславие господ. Феодалы устраивали «шутихи»; самыми замысловатыми механизмами в замке Эден прославился граф Робер Артуа. Статуи в его саду внезапно брызгали на прохожих водой, либо, словно попугаи, разражались потоком слов; под ногами вдруг опускался замаскированный люк, и человек падал на разложенную внизу перину. Не подозревавший подвоха гость отворял дверь, сверкала молния, и на человека обрушивался дождь либо снег. Под ногами женщин вскидывались из-под земли фонтаны, и дамы намокали по пояс. Когда замок перешел во владение Филиппа Бургундского, тот распорядился, чтобы все эти устройства поддерживались в рабочем состоянии.