Но в то время как авантюристы увлекали солдат за собой и притягивали все внимание к себе, произошло событие, на которое граф обратил внимание слишком поздно и которое начало внушать ему серьезные опасения за исход всей операции. Позади круга, образованного испанскими солдатами, как по волшебству возник другой круг – из буканьеров и краснокожих-карибов, во главе которых стоял Прыгун. Буканьеры и индейцы действовали так дружно и так тихо, что испанцы были окружены железной стеной прежде, чем успели догадаться об угрожающей им опасности.

Граф вскрикнул от бешенства, солдаты вторили ему криками ужаса. Действительно, положение было чрезвычайно опасным для несчастных испанцев. Только чудо могло спасти их от гибели. Речь шла уже не о том, чтобы сражаться против нескольких человек, решительных, но с которыми численно можно было совладать. Теперь флибустьеров было по крайней мере двести, а со своими союзниками-карибами они составили отряд в пятьсот человек, храбрых, как львы. Испанцы поняли, что это конец.

Дойдя до букана, Монбар пожал руку Польтэ, похвалил его за то, что он успел выиграть время, и вместе со своими товарищами занялся шляпами, доставая из них и засыпая назад, в горлянки, порох и пули.

Пока флибустьер занимался делом, донья Клара, бледная как смерть, смотрела на него, не смея, однако, приблизиться. Наконец она отважилась сделать несколько шагов и, сложив руки в мольбе, прошептала:

– Я здесь.

Монбар вздрогнул при звуке ее голоса и побледнел, но, сделав над собой усилие и несколько смягчив жесткое выражение своего взгляда, ответил, вежливо поклонившись:

– Я пришел сюда только ради вас, сеньора. Сейчас я буду иметь честь явиться к вашим услугам. Позвольте мне только позаботиться о том, чтобы наш разговор происходил спокойно.

Донья Клара потупила взор и вернулась к изголовью больного.

Авантюристы подходили все ближе. Они находились всего в десяти шагах от испанцев, ужас которых увеличивался от этого неприятного соседства.

– Эй, братья! – закричал Монбар громким голосом. – Прошу вас, остановитесь!

Флибустьеры замерли на месте.

– А вы, – обратился Монбар к солдатам, – бросьте оружие, если не хотите быть немедленно расстреляны.

Копья и шпаги солдат упали на землю почти одновременно, что указывало на их горячее желание, чтобы угроза флибустьера не была приведена в исполнение.

– Отдайте вашу шпагу, – приказал Монбар графу.

– Никогда! – вскричал граф, наскакивая с поднятой шпагой на флибустьера, от которого он находился на расстоянии нескольких шагов.

В эту минуту раздался выстрел, и шпага графа переломилась. Теперь он был обезоружен. Монбар, схватив одной рукой за узду лошадь графа, другой стащил его с седла и бросил на землю.

– Что за дьявольская мысль – одному идти против пятисот! – смеясь, воскликнул Польтэ, опять заряжая ружье.

Граф приподнялся. Смертельная бледность покрывала его лицо, искаженное гневом. Вдруг он увидел донью Клару.

– А! – взревел он и бросился к ней. – По крайней мере, я отомщу!

Но Монбар схватил его за руку и заставил остаться на месте.

– Одно слово, одно движение, и я прострелю вам голову, как хищному зверю, на которого вы похожи! – сказал он.

В словах флибустьера слышалась такая угроза, движения его были так быстры, что граф невольно сделал шаг назад и, скрестив руки на груди, остался стоять. Внешне он казался спокойным, но в сердце его бушевал вулкан, а взгляд был в упор устремлен на графиню. Монбар смотрел на своего врага с выражением печали и презрения.

– Граф, – сказал он наконец с иронией, – вы захотели помериться силой с флибустьерами. Вы увидите, чего это стоит… Пока, побуждаемый безумным желанием мщения, вы гнались за женщиной, благородное сердце и блистательные добродетели которой не смогли по достоинству оценить, половина острова, которым вы управляете, была отнята навсегда у вашего государя моими товарищами и мной. Тортуга, Леоган, Сан-Хуан, даже ваш Дель-Ринкон были завоеваны почти без кровопролития.

Граф поднял голову. Лихорадочный румянец покрыл его лицо. Он сделал шаг вперед и крикнул, задыхаясь от бешенства:

– Ты лжешь, негодяй! Как ни велика твоя дерзость, а ты не мог захватить всего того, о чем говоришь.

Монбар пожал плечами.

– Оскорбление от такого человека, как вы, ничего не значит, – сказал он. – Вы скоро получите подтверждение моих слов… Но довольно об этом! Я хочу, чтобы вы слышали, что я скажу этой госпоже. Пожалуйста, сеньора, – обратился он к донье Кларе, – простите меня за то, что я решил увидеться с вами не иначе как в присутствии того, кого вы называете вашим мужем.

Донья Клара, дрожа, приблизилась к флибустьеру. Наступило минутное молчание. Монбар стоял, склонив голову на грудь, и казался погруженным в горькие мысли. Наконец он провел рукой по лбу и тихо обратился к донье Кларе:

– Сеньора, вы желали меня видеть, чтобы напомнить время, навсегда прошедшее, и вверить мне тайну. Я не имею права знать эту тайну. Граф де Бармон умер, умер для всех, особенно для вас, так как вы не постыдились отречься от него и, связанная с ним узами законного брака и, более того, узами любви, вы малодушно позволили отдать себя другому. Это преступление, сеньора, которого никакое раскаяние не может загладить ни в настоящем, ни в прошедшем.

– Сжальтесь над моими мучениями, над моими страданиями! – вскричала разбитая этим проклятием несчастная женщина, падая на колени и заливаясь слезами.

– Что вы делаете, графиня? – вскричал граф Безар. – Встаньте!

– Молчите! – резко сказал Монбар. – Оставьте эту преступницу изнемогать под тяжестью ее раскаяния. Вы были ее палачом и менее кого бы то ни было имеете право защищать ее.

Дон Санчо бросился к сестре и, оттолкнув графа, приподнял ее. Монбар продолжал:

– Я прибавлю только одно слово, сеньора. У графа де Бармона был ребенок. В тот день, когда он придет просить у меня прощения за свою мать, я прощу ее… может быть, – прибавил он дрогнувшим голосом.

– О! – вскричала молодая женщина, с лихорадочной энергией схватив руку флибустьера, которой он не имел мужества отнять. – О! Как вы благородны! Это обещание возвращает мне надежду и мужество… Мое дитя! Клянусь вам, я найду его.

– Довольно, – произнес Монбар с плохо сдерживаемым волнением. – Этот разговор и без того уже слишком затянулся. Ваш брат любит вас и сумеет вас защитить. Я сожалею, что не вижу здесь еще одного человека, – он подал бы вам совет и поддержал вас в вашем состоянии.

– О ком вы говорите? – спросил дон Санчо.

– О духовнике сеньоры.