Молодой человек отвернулся и ничего не ответил.

– Посмотрите, брат, – сказал тогда Польтэ, – вот он, полуживой. Взгляните на его обгоревшие руки.

– О! – воскликнул Монбар. – Какое чудовище осмелилось…

– Вот кто! – продолжал буканьер, указав на графа Стенио Безара, онемевшего от испуга, потому что только в эту минуту он заметил свою жертву.

Пламя сверкнуло в глазах Монбара.

– Злодей! – вскричал он. – Пытать беззащитного человека! О испанцы! Порода ехидн! Какой страшной муки вы заслужили!

Присутствующие онемели при взрыве столь долго сдерживаемого гнева, который наконец разрушил все преграды и вылился наружу с непреодолимой силой.

– Горе тебе, палач! – продолжал флибустьер зловеще. – Ты мне напоминаешь, что я Монбар Губитель. Олоне, разведи огонь в букане.

Неописуемый ужас овладел всеми присутствующими. Это приказание явно указывало, на какую ужасную муку был осужден граф. Сам дон Стенио, несмотря на свою неукротимую гордость, почувствовал холод в сердце. Но в эту минуту монах, который до сих пор лежал неподвижно, безразличный ко всему происходящему, с трудом встал и, опираясь на руки доньи Клары и ее брата, шатаясь подошел к Монбару и стал перед ним на колени.

– Сжальтесь! – вскричал он. – Сжальтесь именем Господа!

– Нет, – сурово ответил Монбар, – этот человек осужден!

– Умоляю вас, брат, будьте милосердны, – настойчиво просил монах.

Вдруг граф выхватил пистолеты, спрятанные под камзолом, направил дуло одного на донью Клару, а другой приставил себе ко лбу.

– К чему умолять тигра? – сказал он. – Я умру, но по своей воле, и умру отмщенный!

Он спустил курки. Раздался двойной выстрел. Граф повалился на землю с простреленной головой. Пуля из второго пистолета попала не в донью Клару, – она пролетела мимо и поразила фра Арсенио прямо в грудь. Он рухнул рядом со своим убийцей. Последнее слово бедного монаха было:

– Сжальтесь!

Он умер, устремив глаза к небу, как бы обращая к Всевышнему последнюю молитву за своего палача…

На закате дня равнина опять стала безлюдной. Монбар, похоронив в одной могиле жертву и убийцу, – для того, конечно, чтобы праведник заступился за преступника перед престолом Всевышнего, – вместе с флибустьерами и карибами уехал в Пор-Марго.

Донья Клара с братом вернулась в Дель-Ринкон, сопровождаемая испанскими солдатами, которым Монбар из уважения к донье Кларе и дону Санчо согласился вернуть свободу.

…Если это повествование, которое правильнее было бы назвать прологом, понравится читателям, когда-нибудь мы продолжим историю знаменитых флибустьеров, ставших основателями французских колоний в Америке.

Семнадцатого октября 1658 года в восьмом часу вечера два человека сидели в большой трактирной зале «Лосося», самой известной гостинице городка Пор-де-Пе. Гостиница эта была обычным местом сборища авантюристов со всего света, тех, кого жажда золота и ненависть к испанцам привлекали на Антильские острова.

В этот день в городе стояла страшная жара. Большие желтоватые облака, насыщенные электричеством, расстилались от одного края горизонта до другого. Ни малейшего дуновения ветра, даже на закате, не освежало землю, замершую от зноя. Со стороны гор доносился глухой шум, и эхо повторяло раскаты отдаленного грома. Море, черное, как чернила, точно волнуемое подземным потрясением, приподнималось бурными волнами и со зловещим стоном тяжело разбивалось о прибрежные скалы. Словом, все предвещало приближение урагана. Жители Пор-де-Пе, по большей части грубые моряки, давно привыкшие бороться с самыми страшными опасностями, невольно подчинились всеобщему беспокойству природы и заперлись в своих домах. Улицы были пусты и безмолвны, город казался брошенным. Гостиница «Лосось», в это позднее время обычно заполненная посетителями, укрывала под закопченным потолком своей просторной трактирной залы только двух человек, которые, опираясь локтями о стол, опустив головы на руки и покуривая трубки, рассеянно следили за фантастическими клубами дыма, беспрестанно вырывавшимися у них изо рта и сгущавшимися над их головами синеватым облаком. Об этих двоих и пойдет речь.

Оловянные стаканы, бутылки, карты, кости, разбросанные по столу, указывали на то, что два этих человека давно уже находились в гостинице и что, испробовав все развлечения, они теперь просто сидели и курили – от утомления или оттого, что более серьезные мысли занимали их и мешали в полной мере наслаждаться удовольствиями, которые сулили игра и вино.

Один из них был старик лет шестидесяти, еще бодрый, гордо державший красивую голову. Длинные белые волосы, брови, еще черные, усы, густые и седые, и небольшая бородка придавали ему благородный вид. Его простой, но изящный костюм был абсолютно черным. Шпагу со стальным эфесом он небрежно бросил на стол возле шляпы и плаща.

Второй казался гораздо моложе своего товарища. На вид ему было от сорока пяти до сорока восьми лет, не больше. Это был человек атлетического сложения, плотный и плечистый. Его лицо, довольно обыкновенное, можно было бы назвать незначительным, если бы не выражение редкой решимости и неукротимой воли, придававшее ему совершенно особый отпечаток. На человеке был костюм богатых буканьеров, роскошный до излишества, сверкавший золотом и брильянтами. Тяжелая массивная фанфаронка окружала его шляпу, украшенную страусиными перьями, прикрепленными к тулье брильянтовым аграфом[23], составлявшим целое состояние. Длинная рапира, висевшая обычно сбоку на широкой портупее, теперь лежала у него на коленях. Два пистолета и кинжал были заткнуты за пояс, а широкий красный плащ висел на спинке его стула.

Давно уже угрюмое молчание царило между этими людьми. Они продолжали курить, наполняя залу клубами дыма, и, по-видимому, не думали друг о друге.

Трактирщик, худощавый, сухой и долговязый, в неопрятном потрепанном камзоле, несколько раз под предлогом поправить светильник – что было вовсе не нужно – подходил к этим неприбыльным посетителям и разочарованно уходил, не удостоенный их вниманием.