Каждое утро, чуть заиграет зорька, девчонка уходила по тропинке на дальний кедровый хребет, а поздно вечером возвращалась. Незаметно бросала горсточку голубовато-прозрачных осколочков в старую берестяную шкатулку на полке и молча шла на кухню помогать хозяину готовить ужин.

Февралько диву давался: гостья по тайге шарится, а платье на ней всё как новое?! Не вытерпел, поинтересовался: кто такая? Девчонка окатила его синющим взглядом, словно речной волной, он и понес сам о себе околесицу: я — Февралько, у меня в голове не хватает одного, а иногда и двух дней, сохатых сетью ловлю, рыбу из ружья стреляю, зимой босиком хожу, летом — в катанках… Еле-еле остановился. После этого случая, чик-чок, зубы на крючок, чтобы снова не опозориться.

А была это небесная исследовательница с космического корабля, прилетевшего из соседней Солнечной системы изучать Землю. Опускалась на «летающей тарелке» в безлюдное местечко набрать для химического анализа родниковой воды, попала в грозу и потерпела аварию. Вот теперь-то и ремонтировала свою «летающую тарелку», чтобы вернуться на космический корабль, который ждал ее над пустошью, опоясанной для безопасности невидимой стеной.

Уже на борах черника поспела, выскочили маслята, а девчонка все гостит, пропадает целыми днями в тайге. Жалко Февральке невеличку. Пораньше стал с рыбалки приходить. Ужин приготовит, стол накроет и ждет.

Нарвал раз букет белозоров и подарил ей. Понюхала цветы и печально сказала:

— В наших краях такие не растут… Спасибо…

Однажды девчонка припоздала. Февралько забеспокоился: глушь вокруг, мало ли что могло случиться? Хоть и жутко, но побежал на дальний кедровый хребет. Прибежал и видит: высоко-высоко в небе всё та же самая серебристая рыбка висит, а к ней, с каждой секундой уменьшаясь в размерах, летит голубоватая искорка. Подлетела, нырнула рыбке в рот — и та мгновенно исчезла…

Долго искал Февралько девчонку, так и не нашел. Вернулся домой, сел на лавку и уставился в пол. Такая тоска на него навалилась, хоть в Тунгуске топись. Видит — в щелке между половицами знакомая брошь застряла. Поднял ее — и так ему сразу легко и весело стало! Ни днем, ни ночью с находкой не расставался.

Вскоре выпал снег. Февралько с рыбалки на охоту переметнулся. Отохотился зиму и летом опять поплыл на лодке в понизовье к богатому купцу пушнину на товары менять. Столкнулся там на деревенской улице с девчонкой. Хоть и росточком невеличка, зато — коса золотющая, брови соболющие, глаза синющие. В том же розовом платье, только на груди броши нет.

— Вот и свиделись! — рассмеялась.

— На-ка свою потерю, — обрадовался Февралько, протянул ей на ладони медную брошь с серебристой рыбкой в середочке. — Почему не попрощалась… — И прикусил язык: не дай бог, опять околесицу о себе понесет.

— Как это не попрощалась?! — обиделась девчонка. — А кто тебе с речного бугра белым платочком махал?

Наменял Февралько у богатого купца на пушнину разных товаров, обвенчался с невестой и увез ее к себе жить.

Убиралась молодая жена в избе и наткнулась на старую берестяную шкатулку на полке. Открыла — полнехонькая голубоватых стекляшек. Кликнула мужа. Февралько глянул — и ахнул:

— Алмазы?! Ну, тятенька! Ну, маменька! Всё в нищих рядились… — и перекрестился: — Простите за грубые слова, царствие вам небесное…

Перебрались разбогатевшие Февралько и невеличка в губернский город Иркутск, обучились грамоте и ударились строить по Сибири детские приюты и школы, как будто их кто-то специально толкал на это богоугодное дело.

* * *

Больше века прошло с тех пор, как небесная исследовательница потерпела аварию в сибирской тайге. Ученые по сей день спорят между собой. Одни говорят, что это упал камень, другие — глыба льда. Даже со спутника сфотографировали пустошь, где деревья в одну сторону повалены. Имеет она, оказывается, форму сердца.

ПЬЯНЫЙ БЫК

Тысячи лет назад жил на знойном юге в стеклянном дворце царевич Сполох. Был у него красный бык, на котором он катался по диким степям.

А на холодном севере жила в хрустальном дворце царевна Журчинка. Была у ней голубая корова, на которой она каталась по дикой тундре.

Ничего они друг о друге не знали. Целыми днями упражнялись в стрельбе из лука. До того метко стреляли, что могли попасть в падающую звезду.

Ехал раз царевич по берегу Лены — брала она в те времена свое начало на знойном юге, а кончалась на холодном севере, — вдруг видит: белый кречет ловит в небе гагару. Пустил стрелу в сокола и выбил перо из левого крыла.

Рассердился белый кречет и проклекотал:

— Гореть тебе неугасимым огнем и ходить холостым, пока не встретишь прозрачную царевну.

И улетел за облака.

Хотел Сполох бросить перо в реку, а гагара не дала:

— Береги его, еще пригодится.

Воткнул соколиное перо в шапку. Стал гореть неугасимым огнем и бояться воды.

То же самое произошло и с царевной Журчинкой. Ехала по берегу Лены, видит — белый кречет ловит в небе гагару. Метнула в сокола стрелу и выбила перо из правого крыла.

Рассердился белый кречет и проклекотал:

— Быть тебе прозрачной и незамужней, пока не встретишь горящего неугасимым огнем царевича.

И улетел за облака.

Хотела царевна бросить перо в реку, а гагара не дала:

— Береги его, еще пригодится.

Воткнула Журчинка соколиное перо в шапку. Сделалась прозрачной и стала бояться огня.

Жили они себе, жили. Царевич на красном быке по диким степям катался, царевна на голубой корове — по дикой тундре. Совсем отбились от родительских рук.

Пришло время царевичу жениться, а царевне замуж выходить. Сосватали ему невесту с гремучего востока, а ей жениха — с туманного запада. Не по душе они пришлись Журчинке и Сполоху. Отказались идти под венец. Разгневанные родители прогнали ослушников с глаз долой.

Царевич ускакал на красном быке в дикие степи, а царевна на голубой корове — в дикую тундру. Стали там жить, друг о друге мечтать. Он ест всухомятку жареную дичь, боится воды, она — ягоды, боится огня.

Сидел раз царевич на берегу и, забывшись, погляделся в реку. Подхватила она отражение и понесла вниз по течению. Несла, несла и принесла к месту, где царевна поила голубую корову.

Увидела Журчинка отражение царевича, хотела поймать, а голубая корова — хоп! — и выпила. Запечалилась царевна — свет не мил.

Плыла мимо гагара и спросила:

— Отчего, подружка, невесела? Расскажи, может, я чем помогу?

Жаль ей Журчинку: пугливой бедняжка стала, прозрачной.

Рассказала царевна обо всем