Однажды увидел он сухое дерево на опушке леса, давай рубить.

Выпорхнула из дупла Совушка Мудрая Головушка, села на ближнюю сосенку и запричитала:

— Не губи мое жилье, с голоду помрешь…

Мужичок Бороденка Набочок еще громче топором затюкал. Торопится, дома на полатях ребятки-голопятки замерзают. Сиротки: мать прошлым летом ушла по грибы и пропала без вести. Свалил дерево, отпилил с полдюжины чурок и обратным следом утортал в село. Русскую печь натопил, овсяного киселя наварил. Ребятки-голопятки согрелись, с полатей на пол попрыгали — и за стол. Овсяный кисель наперегонки из большой чашки осиновыми ложками хлебают, только стукоток стоит.

Пометалась, пометалась Совушка Мудрая Головушка над сугробами и нашла себе другое дупло. На мужичка обиду затаила, отказалась охранять поле от мышек.

Пришла весна. Посеял Мужичок Бороденка Набочок овсы под майский дождичек. Вымахали высокими и кудрявыми. Поспели — и запели на них золотые гвоздики, да так сладко, век бы слушал!

Прознали мышки, что поле никем не охраняется, набежали со всей округи. Стебли стригут, колоски шелушат и золотые гвоздики в норки прячут.

Спохватился Мужичок Бороденка Набочок, запряг в телегу лошаденку и покатил овсы убирать. Приехал и охнул: мышек видимо-невидимо. Давай их кнутом стегать, да разве с такой оравой сладить? Окружили, стараются на соломенные копья поддеть и на летучее облако зашвырнуть.

Испугался, бросился в лес, мхом прикрылся, чтобы мышки не нашли. О лошаденке печалится: как бы распузастенькую да плешивенькую мышки соломенными копьями к земле не пригвоздили, комарам пир на весь мир не устроили. Выпьют лютые из бедняжки кровушку, на ком будет поле пахать и дрова возить?

Вдруг откуда ни возьмись села около на ветку Совушка Мудрая Головушка.

— Эх, мужичок, Мужичок Бороденка Набочок, не я ли тебя умоляла не губить мое жилье? Ослушался, вот и подстерегла бедушка. Растащат мышки урожай, помрешь с голоду…

Тот от стыда и страха онемел. Из-под мха дырявые ичиги торчат, овсяного киселя просят.

Жаль стало Совушке Мудрой Головушке мужичка. У него и так бороденка набочок и ребятки-голопятки без матери растут, а тут еще мышки на овсы навалились.

— Помогу, — говорит, — твоему горю, если в жены возьмешь.

Делать нечего, согласился. Не пропадать же овсам!

Совушка Мудрая Головушка давай его уму-разуму учить:

— Смастери-ка из бересты ведерко. Воду из речки носи и в норки лей, чтобы мышки под землей не прятались, а я ловить их буду и в болото кидать.

Еле-еле овсы и сплошь утыканную соломенными копьями лошаденку отстояли. Один только мышонок остался в живых — притворился мертвым, его и не тронули.

Поехал Мужичок Бороденка Набочок домой, а Совушка Мудрая Головушка вспорхнула ему на плечо.

«Пусть с нами живет, вместо кошки, — с улыбкой подумал он. — Мышек в избе ловит».

Только заехал в ограду, а Совушка Мудрая Головушка скок на крыльцо и превратилась в статную ласковую женщину, как две капли воды похожую на пропавшую без вести жену мужичка.

От нежданного счастья у того бороденка сразу стала пряменькой. Взял Совушку Мудрую Головушку за руку, завел в избу и объявил ребяткам-голопяткам:

— Я маму нашел…

Те от радости в ладошечки захлопали:

— Мама вернулась!

Облепили со всех сторон, как осеннюю березу веселые опята. Щебечут, сияют.

Через день-два потоптанные овсы распрямились, отправилась дружная семейка убирать поющие золотые гвоздики. Целый день соленым потом обливались, всё до последнего колоска собрали. Едут назад, а оставшийся в живых мышонок бежит следом и дразнится:

Мужичок, Мужичок

Бороденка Набочок…

Не вытерпел мужичок, лошаденку остановил, соскочил с телеги и посмотрелся в лужу: да нет, вроде пряменька! И, довольный, дальше поехал.

А мышонок не унимается, грозится мужичка подкараулить в темном месте и бороденку зазубренным топором сбрить.

Ребятки-голопятки возмутились:

— Ах ты, пискун! Вздумал нашего ненаглядного тятеньку на весь белый свет ославить? Вот мы тебе сейчас хвостик-то рогулькой прищемим…

Совушка Мудрая Головушка рассмеялась и бросила забияке горсточку золотых гвоздиков, тот и отстал…

После великой битвы с мышками за овсы прекратил мужичок рубить сухие деревья. Понял, что на каждом из них кто-нибудь да живет — солнышку радуется и пользу приносит. Стал готовить дрова на зиму, как все добрые люди, только весной, когда на проталинках расцветают шелковые подснежники.

ТАЙГА

Когда-то в Сибири стояло вечное лето, и на мирных просторах ее обитал трудолюбивый, добрый народ: землю пахал на мамонтах и сеял хлеб. Вольготно, весело жил! В каждой семье ребятишек — что гороха в мешке.

Один только царь — синеокий Баргузин — да его златоволосая жена — царица Селенга — печалились: не было у них детей.

Каждую ночь снился царю один и тот же сон: влетит в окно птица-заряница, хлопнет крылом о крыло, обернется стройной девушкой и расчесывает ему кудри перламутровым гребешком. Никому про тот сон царь Баргузин не сказывал, чтобы царице Селенге не проговорились — очень уж подозрительной была, к собственной тени мужа ревновала.

Отправился раз царь Баргузин в дремучие леса погулять, кручину развеять. Шел, шел. Вдруг видит: сидит на кусточке та самая птица-заряница. Решил поймать. Подкрался, а она на другой кусточек перепорхнула. Так и пошло: он — к ней, она — от него… Завела в глушь — неба не видно.

Хлопнула птица-заряница крылом о крыло, обернулась стройной девушкой.

— Узнал? — спрашивает.

— Узнал, — отвечает царь Баргузин. — Кто ты?

— Тайга, хозяйка лесов. Люб ты мне, вот и прилетаю в твои сны. Дочку и двух сыновей тебе родила! — Махнула кедровой веточкой, расступились деревья, и вырос перед гостем перламутровый дворец. Повела Тайга дорогого-желанного в богатые хоромы. Навстречу девочка и два мальчика выбежали.

— Батюшка пришел!

Тайга зарделась от счастья.

— Дочку Сармой назвала, — хвастает. — Старшенького — Култуком, а младшенького, как тебя, — Баргузином.

Устроили пир. Сарма отцу на колени забралась, ласково заглядывает в синие очи, смеется.

Хозяйка лесов подливает царю Баргузину в перламутровую чашу пьяного дикого меда, уговаривает:

— Оставайся жить с нами! Детям отец нужен…

Отодвинул он от себя перламутровую чашу