Девчонка ответила презрительным взглядом. Велька смутился.

– Я так… споткнулся, – пробормотал он.

– Пойдем, шпион, – поджала губы Василиса, – поможешь картошку чистить. Там и поговорим.

– Я не шпион, – насупился тот в ответ.

– Оч. хорошо. Что с ногой?

– Я же говорю: крушение.

Она осторожно потрогала Велькин синяк и вздохнула:

– Да-а… Только пацаны так могут. Пойдем, шпион, холодилкой помажу.

– Я не шпион!

Скоро Велька сидел на камбузе маяка, жуя бутерброд с сыром и рассказывая о «крушении». Раненая нога лежала на коленях у Элли. Девушка щедро намазывала синяк холодилкой, вполуха слушая мальчишечье вранье. Пытку Велька переносил стоически, лишь сопел, когда Элли, увлекшись, слишком дергала щиколотку.

– Ну вот, шпион, готово.

Затянутая в голубоватую медпленку нога напоминала подарок хирургу на день рождения. От благодарных пациентов.

– А бантик зачем? – настороженно поинтересовался Велька.

– Для эстетики.

Элли задумчиво посмотрела на мальчишку, словно что-то прикидывая.

– Да, – вздохнула она, – жалко, что ты шпион, а не повар…

– В смысле?

– В прямом. Дело в том, – она выдержала паузу, – что доминион в опасности. Чу? – И округлила глаза для убедительности.

– Да ну тебя! Что случилось?..

– Вот это все, – она обвела рукой камбуз, – секретная археологическая база. Вкачиваешь? Я здесь вроде лаборантки. Раньше готовила Лизеха… ну, близняшка моя. А вчера она сбежала. На «Москву-Кассиопею».

– Зачем сбежала-то?

– Влюбилась. Ой, ну там история была! Оч. гламурная. Я всю ночь подушку сопливила, как узнала. Погоди, я тебе почитаю…

На готовочном столе камбуза возвышались монбланчики мусора: гравискалки, флакончики спрей-перца, старые записные книжки. Элли храбро разворошила его, вытащив тетрадь с розовым единорогом на обложке.

– Это я у сестренки экснула. Дневник. На тебе пока ножик, чисти картошку.

Картошки оказалось немного, всего полведра. Пока Велька чистил, Элли уселась на стол и раскрыла тетрадь:

– Так… «15 апреля. Дорогой дневник, прикинь? Стою на башне (такая вся Дюймовочка: бриджи в облипочку, футболка вся „порхающая“ с бабочкой, два забавных хвоста на голове), а мимо – лайнер. И мальчик с биноклем на палубе. Неужели это – любовь?»

Девушка перелистала несколько страниц:

– Так… ну это мы пропустим. А вот: «18 апреля. Получилось!!! Сестренка, чмоки, чмоки, чмоки! Ты супер! Ты ЛУЧШАЯ!!!» – Элли запунцовелась.: – Это я SOS дала по всем радиочастотам. А вот: «Лайнер пристал к острову… мамочки, мамочки, мамочки!.. Он так и не появился. Его от меня прячут?.. Или я не привлекаю его как женщина?» Счастливая…

Велька посмотрел на потолок. Он не знал, плакать ему или смеяться. Элли увлеклась не на шутку:

– «24 апреля. Я выяснила, что А. (его зовут А. М. – так романтично!) – пустой, ограниченный человек. Он совершенно не интересуется антаресианской культурой и творчеством Митчелл. Наши чувства были всего лишь физиологией». А вот дальше… Тебе скучно? – спохватилась она.

– Да, нет, – покривил душой Велька. – А чем кончилось-то?

– Говорю: сбежала Лизек. Я теперь за двоих, прикинь? И на кухне и везде.

– А готовить умеешь?

– Не-а.

– Ясно.

Велька задумался. Археологи, значит… До Шатона – лететь и лететь. А Майя как раз разведывала Скалища – не случайно ведь! Что она за сюрприз приготовила?

– Слушай, – начал он нетерпеливо, – Элли, ты можешь помочь? Тут хорошие ребята в опасности. А мне на Остров надо.

Элли посмотрела с интересом:

– Угу. Отсюда так просто не выберешься… Тебе утюг стянуть надо.

– Что?

– Ну, шаттл, утюг… У нас их два: один Лизка увела, другим Мартин забавляется.

– Этот в повязке? – вспомнил Велька.

– Ага. – Элли задумалась. – Ладно. Давай так: ты нас с Лизехой выручаешь, а я тебя на Островиловку переправляю. Идет?

– Идет. Спасибо тебе!

Тая осторожно вытянула ноги. Икры пронзили сотни болючих серебристых иголочек. В голове плескалась муть, при каждом движении затылок словно придавливало толкушкой для пюре.

Ой, как по-дурацки получилось… А нос-то задирала! «Мальчишки – дураки, все за них делать приходится». Вот и довыделывалась…

Она осторожно приоткрыла один глаз.

Ночная тьма таяла над головой, чуть-чуть не доходя до земли. Свет фонаря бросал на булыжную мостовую синюшные отблески. Отчего-то Тае вспоминалась синяя лампа, которой ей когда-то лечили простуженные уши. Меж безоконными домами поблескивали два стальных ручейка. Когда-то, вспомнила Тая, их называли «трамвайными рельсами».

Как она здесь очутилась? Тело словно мешок с гвоздями, руки не слушаются…

Тая повертела головой.

Хорошенькое дело!

Она лежала на скамейке. Кто-то заботливый завернул ее в одеяло, перехватив несколькими витками стальной проволоки. Простенько и безотказно. Нет она могла бы даже выбраться, не ной так мышцы… Затянуто плохонько, даже не на троечку – на два с плюсом.

Но кто же мог так постараться?

Тая попробовала вспомнить, что с ней произошло после того, как ее спас незнакомец. Кажется, они бежали к порталу, а там… Начиная с портала, воспоминания накрывало саднящее пятно. Словно ладонью по свежей акварели.

Вроде бы она потеряла сознание. А похожий на итальянца нес ее, спасая от бешеной асури. Еще припоминались резкий запах нашатыря, горячий кофе и звон в ушах.

И все.

Елки-палки! Что же делать?

«Главное – не паниковать, – сердито приказала она себе. – Выберусь!»

Вдали прозвенел звонок. Из-за домов выползала черная коробка трамвая, гоня перед собой по рельсам огоньки-зигзаги. Окна трамвая словно затянуло черным бархатом – все, кроме переднего, того, что отделяло кабину вагоновожатого от улицы.

Тая с удивлением вгляделась в него. Глупость какая-то… Так даже старшеклассники не шутят. И даже не страшно как-то, а противно и неловко. Вагон подбрасывало на неровностях пути, и казалось, что удивительный вагоновожатый покачивает головой.

Девочка закрыла глаза. «Это сон, – шепнул внутренний голос. – Не бывает черных городов и таких вагоновожатых».