— Что ж, время подготовиться еще есть… если бы еще знать толком, к чему готовиться, — вздохнул Герхард. — Ну да ничего. Пробьемся. А теперь не пора ли нам покинуть этот гостеприимный маяк? Я вижу, буря уже улеглась, а наш добрый хозяин совсем валится с ног…

— Да, идем домой, — кивнул Эрвин и подал мне руку. — Только попрошу вас не шуметь.

— Думаешь, нам не обрадуются? — живо спросил Кристиан, взглянув на свою порванную рубашку и драный камзол.

— Еще как обрадуются, — заверила я, — но кое-кому сильные волнения опасны, поэтому уж постарайтесь вести себя потише, а я тем временем…

— Ты о ком? — не понял Герхард.

— Подозреваю, что о твоей супруге, братец, — сказал Вернер со смешком. — Что ж ты такой тугодум?

— Да, похоже, у нас будет племянничек! — потер руки Кристиан. — И мы сможем научить его плохому, вон как Эрвина…

— А если племянница?

— А какая разница? — пожал тот плечами. — Лет до десяти — точно никакой!

— Эрвин, это что, правда? — неверяще выговорил Герхард.

— Истинная правда, — серьезно отозвался он. — Селеста не сказала тебе, потому что и сама не знала. Это выяснилось, когда они с Марлин оказались здесь.

— Вот так чудеса… — покачал головой Герхард, улыбаясь такой дурацкой улыбкой, что близнецы покатились со смеху. Казалось бы, взрослые мужчины, старше его всего на год, а ведут себя хуже мальчишек!

— Ну, идем, — поторопил Эрвин, и мы отправились в усадьбу.

Да, появление наше было ознаменовано тремя обмороками (одним у Мари и двумя у Анны), бурным восторгом прочей челяди (уж как ликовал старый Ганс, люди Герхарда и близнецов, я и передать не могу!), и просьбы вести себя потише не помогали. Какое там! Не всякий день люди возвращаются из-за горизонта, а уж после этакой ночи… Тут на меня начинали коситься с опаской и уважением, ну так ведь знали уже, что я ведьма, и понимали, кто приложил руку к этим чудесам!

Я, смыв с себя соль и переодевшись, отправилась к Селесте — та всю ночь не смыкала глаз, сказала Анна, так растревожила ее буря, и только под утро забылась сном.

Видно, спала она очень чутко: стоило мне приблизиться, как Селеста открыла глаза, обведенные темными кругами.

— Марлин? Где ты была? — воскликнула она.

— Эрвину взбрело в голову проверить маяк, — пожала я плечами и присела рядом, — а вернуться мы уже не успели, такой разразился шторм. Пришлось заночевать там… Скажу я тебе, это было весьма романтично, хотя и очень страшно!

— Да, Ганс сказал, что вы отправились на маяк, а сам он едва успел добраться до дому с лошадьми… — Селеста поежилась. — Я не могла уснуть: ветер выл в трубах, как голодный зверь, окна содрогались, крыша едва не провалилась, по-моему, так колотил по ней ливень — будто чудовища пытались пробраться внутрь… Такая ужасная ночь!

— Тебе нужно меньше читать всяких глупостей, — сказала я и отложила в сторону какой-то роман, заложенный шпилькой. — Этак вот начитаешься, потом уснуть не можешь, совсем как ребенок после страшной сказки.

— А что там за шум? — спросила она.

— Просто все радуются, что мы вернулись живыми и невредимыми, — пожала я плечами, потому что мы так и не придумали, как бы поаккуратнее сообщить Селесте новости. — Вот и готовят застолье. Вечером-то отпраздновать не удалось, даже костры развести не вышло… Только на маяке огонь и горел.

— Нет, постой, — она схватила меня за руку. — Это чей-то чужой смех… Эрвин смеется совершенно не так, а слуги уж точно не гогочут во все горло! И голоса… слишком много мужских голосов! Я слышала их прежде…

Я вздохнула и смирилась: похоже, все наши идеи не пригодятся!

Селеста же напряженно вслушивалась: там, в гостиной, как раз наступила относительная тишина, а потом заговорили близнецы: их легко было узнать, они часто заканчивали фразы друг за другом, им что-то ответил Эрвин, а потом…

— Герхард… — Селеста сделалась белее мела и вскочила, я не успела ее удержать. — Это же… Герхард!

Она ринулась из спальни босиком и в одной сорочке, и каким чудом не переломала ноги на лестнице и не сверзилась с нее, не представляю! Хорошо еще, Герхард вышел на ее голос и поймал супругу в объятия.

— Пускай понежничают, — сказал Кристиан, выглянув на шум и увидев, как брат несет Селесту наверх. — Герхард всегда был чудовищно сентиментальным! А я лично хочу только спать…

Я тоже думала, что усну, едва окажусь в постели, но сон не шел.

— Не спится? — негромко спросил Эрвин, и я кивнула. — Дурные предчувствия?

— Не то чтобы дурные, но странные, — подумав, ответила я. — Мне все кажется, что фея пошутила над нами.

— Хочешь сказать, что мои братья — не настоящие? — насторожился он. — Подменыши?

Я покачала головой.

— Не в этом дело. Просто… меня не оставляет чувство, будто фея дала нам ложную надежду. Сейчас мы ликуем от радости, но кто знает, что случится через неделю? А может, она кинула нам подачку и рассчитывает, что мы успокоимся на этом? Что четверо спасенных — это уже много и мы оставим попытки дозваться остальных? Не знаю, Эрвин, как описать это, но мне тревожно…

— Мне тоже, — сознался он. — И, каюсь, я думал о том, что братья могут оказаться поддельными, но… Поверь, никакой подменыш не сумел бы так сыграть отчаяние Вернера. Это… это и человеку не по силам, каким бы гениальным лицедеем он ни был! И уж тем более творению феи — разве они умеют чувствовать, как люди?

Эрвин помолчал, потом добавил:

— Они ведь в самом деле не могут жить друг без друга, и это не шутки. Знаешь, в одном трактате я читал, что в далеких странах есть очень умелые лекари, иногда их приглашают и в наши края, но услуги их стоят безумных денег. Например, случается, что женщина не может сама разрешиться от бремени, скажем, если ребенок очень крупный. Тогда чаще всего погибают оба. Но те лекари могут вынуть ребенка через разрез… правда, мать все равно часто умирает.

— К чему ты заговорил об этом? — нахмурилась я.

— К тому, что эти лекари подробно описывают свой опыт для учеников и коллег, — пояснил Эрвин, — и особенно если это что-то необычное. Так, бывало, им приходилось извлекать сросшихся близнецов. Иногда те лишь немного срастались боками или ногами, и их даже удавалось разделить, пусть даже ценой жизни кого-то из них, а порой у них было одно тело на двоих. Две головы, но, скажем, три ноги и одно сердце… Понятно, что такие могли жить только как забавные уродцы у богатых людей… Ах да, к чему я вел… У тех несчастных было одно тело на двоих. А у Вернера с Кристианом, по-моему, на двоих одна душа. Они ведь понимают друг друга без слов, и ты слышала, как они разговаривают?

— Да, словно и мысли у них общие, — улыбнулась я.

— Они даже болели всегда одинаково, — добавил Эрвин, улыбнувшись. — И если неспелыми сливами объедался только Кристиан, то животами все равно маялись оба. И Вернер вовсе не шутил, когда кричал, что не сможет жить без брата. Он на самом деле не сможет… Или, вернее, выживет пустая оболочка, ущербная половина человека… и всю оставшуюся жизнь он будет искать рядом Кристиана, как, говорят, лишившиеся рук или ног люди годы спустя ощущают конечность на прежнем месте.