Правильно Люк говорит — по-дилетантски. Что бы ни двигало им в тот день, он был явно не в себе и не понимал, что надо вести себя осторожно.

Люк резко выдыхает и смотрит в экран.

— Проверим, правильно ли мы понимаем друг друга, — негромко говорю я. — В альманахе хранятся файлы с первоначальными данными секвенирования ДНК членов моей семьи. Одиннадцать лет назад Джастин попытался подгрузить на наш сервер точные копии этих файлов, но с данными, измененными так, чтобы указывать на нежелательную генетическую предрасположенность, если можно так выразиться. Я предполагаю, что он хотел получить доступ к альманаху, чтобы записать измененные поддельные файлы поверх первоначальных правильных. У него не получилось, а если бы получилось, сохранились бы только искаженные данные о ДНК взрослых членов моей семьи, которые говорили бы о том, что они потенциальные опасные преступники.

Люк кивает:

— Да. Так это выглядит. Я просто не понимаю, зачем все это Джастину.

Если бы у нас выявили предрасположенность, о которой говорит Люк, это бы нас погубило. Конечно, генетическая склонность не обязательно приводит к активным действиям, но это привлекло бы внимание службы защиты детей. Возможно, там отнеслись бы к нам по справедливости. Возможно, все обошлось бы. Но сколько бы людей ни встало на нашу защиту, в правительстве еще остались те, кто не в состоянии преодолеть предвзятое отношение к цвету нашей кожи и поэтому просто не в силах трезво нас оценить.

Нашу семью затаскали бы по проверкам, нам пришлось бы платить адвокатам, на которых у нас нет денег, нас, детей, могли вообще забрать навсегда. Дискриминация и так существует, сколько бы ее ни отрицали, а данные о генетической предрасположенности только усилили бы ее. Клиенты отказались бы с нами работать и покупать наш товар, приток денег прекратился бы, даже если бы нас не разорили юристы, — и тогда кредиторы забрали бы дом, месяца бы не прошло.

Вообще-то у нас никогда не было денег на полное секвенирование — а тем более на то, чтобы повторить анализ и доказать нашу невиновность. Если бы Джастину удалось переписать файлы, нам было бы нечем отбиться.

Тете Элейн нужно было защитить нас от него. Вполне правдоподобно. Но если Джастин просто не смог взломать альманах, вряд ли это остановило бы его — нет, он пошел бы гораздо дальше, раз уж был в таком отчаянии. Как Элейн удалось удержать Джастина, неизвестно. Точно так же неизвестно, как и то, почему мы, дети, забыли ее. Как и то, почему она умерла.

А главное, как правильно заметил Люк, неизвестно, зачем все это Джастину. Бессмыслица какая-то.

Глаза Люка мечутся по экрану, ищут новые наводки — возможно, ему не меньше моего хочется понять, почему его покровитель так поступил.

— У меня тут видео, погоди. — Люк запускает единственный видеофайл, мы наклоняемся поглядеть.

На экране женщина — темно-коричневая кожа, короткая кудрявая стрижка: тетя Элейн. Глаза у нее красные, опухшие, в уголках морщинки, слишком заметные для ее лет. Первые две минуты она с недоумением смотрит в камеру.

Потом начинает говорить.

— Иногда люди оказываются совсем не теми, кем ты их считал. — Она сцепляет пальцы. Этот жест сильно напоминает мне собственную привычку ломать руки, когда я нервничаю. — Вероятно, это очевидно. — Уголок ее губ дергается, но бледная улыбка тут же гаснет.

Видео обрывается.

Люк вздыхает и снова принимается копаться в планшете.

— Ничего интересного.

Я не готова так сразу списывать это видео.

— Какая на нем дата?

— Девятое января две тысячи тридцать восьмого.

— А когда была попытка переписать генетические данные? Когда были созданы файлы, которые хотел загрузить Джастин?

Пальцы Люка порхают по экрану — и после паузы он оборачивается ко мне через плечо и губы у него кривятся:

— Девятое января две тысячи тридцать восьмого.

Джастин! В тот день он стал не тем, кем она его считала, поскольку попытался испортить генетические данные нашей семьи. Мне становится нехорошо. Она так о нем говорила, на ее лице было такое выражение… Они не просто сотрудничали. Отношения между ними были гораздо глубже. Трудно назвать словами признаки влюбленности, но самих влюбленных видно сразу.

— В тот день умер папа Джастина, — говорит Люк.

— Что?!

— Он лежал в хосписе, в Бриджпойнтском реабилитационном центре. Рак. Джастин в этот день каждый год берет выходной и исчезает.

Я выпрямляюсь на табурете.

— Моя тетя была медсестрой. Если она работала в той больнице, возможно, там они и познакомились. Ты смог узнать об этом что-нибудь?

— Нет, а то бы написал тебе.

Тогда я снова горблюсь.

— То их фото в больнице — может, они вместе работали?

Слова вылетают сами, и я рада, что могу сказать Люку что-то, что я знаю, не упоминая о колдовстве.

— Над чем?

— Пока не знаю, — вру я. — А ты можешь узнать дату ее смерти?

Люк снова барабанит по экрану. Я слежу за его движениями. Написано, что тетю Элейн зарезали в темном переулке где-то в Ричмонд-Хилле, в часе езды к северу от центра Торонто. Я пробегаю глазами по строчкам — и вижу дату.

Девятое января две тысячи тридцать восьмого.

День, когда Джастин пытался испортить наши семейные данные, день, когда умер его отец, день, когда тетя Элейн записала видео, — и, очевидно, день, когда ее убили.

Я ерзаю.

— Ты сказал, что Джастин одиннадцать лет назад изобрел геномоды?

— Да. — Люк проводит ладонями по лицу и вздыхает. — Первую установку он построил сам, с нуля. Даже не стал договариваться ни с какими фирмами. — В его голосе звучит внезапный энтузиазм. — Ее выставили в Научном центре Онтарио. Джастин теперь держит ее у себя в кабинете вместе с пробной моделью первого «Ньюсапа».

— Значит, твоя первая любовь теперь у всех на виду.

За это Люк испепеляет меня взглядом.

— Даже странно, что он сохранил первого «Ньюсапа»: он же напоминает ему о неудаче.

Первые образцы были совсем примитивные — громоздкие дорогущие версии небольших домашних роботов, которые умели разве что включать и выключать свет. В основном они предназначались для богатеев, которым деньги некуда девать, и одиноких людей, которые брали огромные кредиты ради механических друзей, потому что не могли без компании.

Взгляд Люка прикован к планшету.

— Потому-то он ее и держит. Джастин из тех, кому нравится, когда ему напоминают о неудачах в прошлом.

Живо представляю это себе. Джастин смотрит на пробную модель «Ньюсапа» с голубой кожей и вспоминает свою единственную неудачу, стараясь забыть о том, что теперь он директор многомиллиардной корпорации.

— А когда Джастин сделал свое чудесное открытие?

Энтузиазм у