– Никто не сможет?! Еще как сможет! Убью обоих – и ее, и Прохора! Ишь, чего удумали…

– В этом случае каторгу вам присудят бессрочную, и потеряете вы не пятьдесят процентов, а все сто! Лишат вас прав состояния.

Осетров заметался по кабинету, будто затравленный зверь. Слышно было, как скрипят суставы в сжатых кулаках:

– Ну хорошо… Согласен!

– Следствие желает узнать, кто все-таки подкинул вам голову. Не бойтесь, Калина Фомич…

– Русским языком вам повторяю – Телепнев!

Князь помолчал, подумал – и отложил этот вопрос до вечера.

– И последнее. Иван Дмитриевич желает узнать про контрабанду.

– Про какую контрабанду?

– Которой вас шантажировал Сидор.

– Не знаю я ничего! – закричал Осетров.

Князь словно не слушал:

– Прошка, зять ваш будущий, передал следствию ваши учетные книги. Все!

– Читайте на здоровье. Подати плачу исправно!

– Я повторю: все книги. В их числе и ту, что ведете лично вы и храните под замком в особой кладовой.

У Осетрова подкосились ноги. Чуть не упал от неожиданности.

– Так что о контрабанде прошу поподробнее.

Калина Фомич вытер испарину со лба и помотал головой:

– Значит, вы все знаете?

– Знаю! Доказательства нужны.

– Ну-с, слушаем! – сказал Крутилин.

Калина Фомич вздрогнул, начал нерешительно:

– Началось с того, что Сидор Антипа в Петербург перетащил. Стал просить взять его на службу. А куда? Я в тот момент расходы сокращал. Раньше то в одиночку ричардсовскими тканями торговал, а тут откуда ни возьмись – Дондрыкина! Самое обидное, сам же я с Ричардсом ее и свел. Он хоть и в летах, а по бабской части ходок! Вот Матрена, стервь, из его постели ко мне в карман и задумала залезть. Захотел я ее проучить, разорить дотла, чтобы навсегда о моих тканях забыла. Тут умные люди и свели меня с Игнатом Спиридонычем.

– «Игнат Буваев, ломовые перевозки любой сложности», – процитировал Крутилин поднадоевшую всем читателям «Ведомостей» рекламу.

– Именно так, любой, – подтвердил Калина Фомич. – Игнат Спиридоныч – сурьезнейший человек.

Околоточный Челышков зашелся вдруг грудным кашлем, да так, что Осетров вынужденно замолчал. Не перекрикивать же!

– Принесите околоточному воды! – скомандовал городовым, по-прежнему стоявшим за спиной Осетрова, Иван Дмитриевич.

Когда кашель Климента Сильвестровича успокоился, задал следующий вопрос:

– Ну и чем Буваев так сурьезен?

– Говорят, на каторге сидел, – доверительно поделился Калина Фомич. – Еще говорят, человека ему убить – раз плюнуть.

– А поконкретней? Зачем вас умные люди свели? Ну?

Осетров нехотя признался:

– Игнат Спиридонович товар мимо таможни возит…

Версия о контрабанде возникла после подробной беседы с Антипом Муравкиным. Тот пересказал сыщикам все, что в свое время сообщил Сидору, но вот своими выводами старший брат с ним не поделился. Берег, видно, младшего!

– Как так – мимо таможни? – не понял полицмейстер Мозжухин.

– Очень просто, ваше высокоблагородие, – шмыгнул носом Осетров. – По правилам, с кораблей импортный товар в Кронштадте перегружают на лодки, оттуда те плывут на таможенные пакгаузы, где купцы платят пошлины и забирают свой товар.

– Без вас знаю!

– А пошлины, ваше высокоблагородие, платить никто не хочет! Если лодка вдруг заблудится и в пакгауз не приплывет, можно сэкономить, – объяснил Осетров высоко сидевшему и потому оторванному от жизни Мозжухину. – Но, чтоб лодку никто не искал, свои люди нужны на таможне. А у Игната Спиридоныча там свояк служит. Вот они сообща и придумали, как купцам пособить. У Буваева не только телеги, но и лодки имеются. Ночью товар по реке завозят на известный вам склад, а утречком развозят по довольным владельцам.

– А при чем тут Сидор Муравкин? Он ведь не извозчиком, приказчиком у вас служил? – спросил заинтригованный Мозжухин

– Вот при чем: пока я с Игнатом Спиридонычем свои переговоры вел, Сидор затеял свои. Брата ему надо было пристроить, смекаете? Вот и пристроил, на мою голову. Антип то ночью гребцом работал, то днем возницей. Товар мне несколько раз привозил, мы к тому времени с Игнатом как раз по рукам ударили. А по воскресеньям братья Муравкины вместе обедали, водку жрали, калякали о том о сем… Видать, Антип про работу свою рассказал с подробностями, а у Сидора в голове все связалось, он ведь дураком-то не был. Совсем наоборот! Вдобавок хитер был и осторожен. Кабы не болтал лишнего, когда выпьет, далеко б пошел… Шантажировал он меня искусно! В первых числах ноября получил я письмо: так, мол, и так, если в тюрьму не торопишься, отошли, будь любезен, в Барнаул, улица Рождественская, дом Лопарева, Храмихину Сазону Валерьяновичу, пятьдесят рублей. А в конце приписка: «Ежели сообщишь кому или денег пожадничаешь, пеняй на себя!»

– И как поступили? – поинтересовался Крутилин.

– Сначала Игнату Спиридонычу хотел пожалиться: пущай, мол, разбирается. А потом на карту глянул: батюшки-светы, Барнаул тот – самый что ни есть конец географии! Чем людей туда посылать, Буваеву дешевле меня прирезать.

– И заплатили?

– Да! Через месяц снова письмо: «Очень издержался. Пришлите опять. Храмихин». На Пасху сто рублей затребовал, в остальные месяцы удовлетворялся полтишком.

– А когда догадались, что за Храмихиным Сидор проступает?

– На крестинах. Будто просветление снизошло! Антип телеграммой из Барнаула похвастался, от дяди. Вот я два с двумя и сложил.

– И следующим утром шантажиста уволили?

– А что, целовать его прикажете? Аль в компаньоны пригласить?

– Не боялись, что в полицию побежит?

Калина Фомич замялся, попробовал выкрутиться:

– С похмелья был. Злой как черт! Море мне было по колено!

– А может, заранее знали, что сгинет Сидор?

– Что вы? Откуда? Я про Телепнева и не догадывался.

– А может, вам подсказал кто-то уволить Сидора? – не снижал напор Крутилин.

– Иван Дмитриевич, я же на допросе поклялся вам, – поспешил разуверить Осетров. – Уволил по собственной дурости, из-за которой, собственно, здесь и нахожусь…

Крутилин взглянул на Тарусова. Что делать? Осетров снова только половину правды рассказал, вторую же по-прежнему огласить боится. Видать, убийца – зверь пострашнее Игната Спиридоновича!

Дмитрий Данилович поднялся со стула:

– Калина Фомич! Мы ведь с вами существа мыслящие. Не так ли?