Осетров робко кивнул, понимая, что вот сейчас-то душу и вывернут.

– Посмотрите, какой интересный факт вскрыл один из агентов Ивана Дмитриевича, – Дмитрий Данилович достал из портфеля кипу листочков. – Вот квитанции на отправленные вами денежные пакеты. Вы, Калина Фомич, ежемесячно посылали Храмихину по пятьдесят рублей, а на Пасху сто.

– Я так и сказал.

– А вот обратные квитанции, от Храмихина Муравкину. Каждый месяц по восемьдесят, а в пасхальном апреле сто шестьдесят. Что из этого следует?

– Не знаю, – искренне признался Осетров.

– А следует вот что: Сидор Муравкин шантажировал не только вас, кого-то еще. А если точнее, то убийцу Пашки Фо, – уверенно сказал князь.

Полицмейстер Мозжухин постучал по графину с водой карандашиком: что за ерунда? Почему здесь Тарусов? Присяжные поверенные не допускаются на предварительное следствие!

– Князь, а что, собственно, вы здесь делаете? – строго спросил полковник.

– Князь Тарусов изложил мне сегодня свои соображения, которые, в общем-то, и помогли раскрыть дело, – вступился Крутилин. – Обер-полицмейстер не возражал против его участия.

– Сядьте, князь! А вы, Крутилин, встаньте и ответьте мне: удалось ли выяснить, кто, кроме Осетрова, отправлял деньги в Барнаул? Полагаю, Телепнев? – предположил Мозжухин.

– Увы, ваше высокоблагородие. Глеб Егоров! Мальчонка, которого убили.

– Жаль, не допросишь, – вздохнул полковник и вдруг воскликнул: – Эврика! Храмихина надо допросить! Запрос в Барнаул послали?

– Послали, – так же грустно, как Мозжухин, вздохнул в ответ Иван Дмитриевич. – Ужо и ответ пришел. Храмихин действительно дядя Муравкиных. Пятый год находится в услужении у инженера Клинцевича. Однако с месяц назад последнего перевели в военное поселение Хабаровку. Туда телеграф пока только прокладывают, ответа же на письменный запрос придется ждать месяца два. И запросто может статься, что Храмихин толком ничего и не знает. Упремся мы в этого Глеба Егорова! Мальчонка, видать, часто исполнял поручения нашего убийцы. Посылал денежные пакеты, следил за княгиней Тарусовой…

Теперь Сашенька вслушивалась в каждое слово, ловила каждую интонацию. Дело, которому она посвятила последнюю неделю, из-за которого чуть не погибла, приближалось к завершению. Еще немного – и убийца будет назван!

– Соседей Телепнева допросили? Мещанку эту Прибабкину? Я уверен, что Егоров отсылал деньги по поручению Телепнева. Надо искать этому доказательства, Иван Дмитриевич, – посоветовал сыщику полицмейстер Мозжухин.

– Ищем. Но пока безрезультатно… Если не возражаете, господин полковник, я закончу допрос. Итак, Осетров, вы выяснили, кто шантажист, на крестинах. Но ведь Телепнева на крестинах не было? Если версия Пискунова верна и убийца – Телепнев, возникает вопрос: как он вычислил шантажиста?

– А я откуда знаю? – удивился вопросу Калина Фомич.

– Телепневу про дядюшку из Барнаула рассказал кто-то из гостей, – опять вмешался в допрос Мозжухин. – Их допросили?

– Пока что нет, – признался Иван Дмитриевич.

– Но хоть список-то у вас имеется? Ах, и списка нет! – воскликнул полковник. – Осетров, ну-ка припомните всех, кто присутствовал!

– Да я и половину их не знаю. Ломовики разные, грузчики…

– Позвольте помочь! – Челышков попытался подняться.

– Сиди, сиди! Тебе, герой, ногу надо щадить, – запротестовал Мозжухин.

– Я-то их всех знаю, господин полковник, всех помню! – похвастался околоточный. – Итак: Муравкин Антип, Муравкина Мария…

– Лучше бы письменно, Климент Сильвестрович, – оборвал его Крутилин. – Садись к нам за стол, вот тебе перо, бумага, чернильница. Пиши! А мы пока с Калиной Фомичем закончим. Скажите, Осетров, а может, это вы Телепневу про барнаульского дядюшку рассказали? А?

– Что вы, Иван Дмитриевич, я Телепнева лет пять не видал!

– Да неужто? – обрадовался Иван Дмитриевич. – А кто вчерась клялся, что это Телепнев ему голову подкинул?

– Ничего не понимаю! – опять встрял Мозжухин. – Так была голова в шкапу или нет?

– Нет! Не было! Я себя оговорил! – закричал Калина Фомич.

– А заодно и Телепнева. Пора правду говорить, Калина Фомич! Итак: кто к тебе перед обыском заходил? – Крутилин незаметно для себя стал Осетрову тыкать.

– Не помню… Ей-богу, не помню! Никто!

– Как никто? Ты ж про обыск заранее знал. Значит, кто-то предупредил. Кто?

Осетров побледнел.

– Ну же! Фамилия! – поторопил его Крутилин.

Калина Фомич открыл рот, словно додумался до страшной тайны. Потом поднял глаза на Крутилина и вымолвил:

– Неужели? А ведь и правда… Челышков!

– Ты что-то путаешь, Калина! – спокойно, не отрываясь от бумаг, произнес Климент Сильвестрович.

– Ничего я не путаю! Ты заходил, а потом вдруг закашлялся…

– Я часто кашляю. Легкие на Кавказе застудил!

– Я за водой побежал!..

– То в другой раз было!

– Нет, тогда! Когда про обыск зашел шепнуть.

Дмитрий Данилович повернулся к жене и сказал на ухо:

– Эх, жаль, что Стешка поспать любит. Не видела она посетителя!

– Климент Сильвестрович, я жду объяснений, – строго сказал Крутилин.

– Да кого вы слушаете, Иван Дмитриевич? – разозлился Челышков. – Калина разум от страха потерял! Вчера руки лизал, умолял спасти. Сегодня вон всех собак на меня вешает!

– Саблю отстегните, – неожиданно приказал Крутилин. – Уж больно ловко вы ею орудуете…

– Да вы чего? Взаправду подозреваете? Он ведь, – Челышков пальцем указал на Осетрова, – врет! Весь вечер врет!

– Саблю!

Челышков нехотя повиновался и отдал оружие городовым, которые встали за спиной околоточного.

– А вы, Калина Фомич, – продолжил начальник сыскной полиции, перейдя с Осетровым снова на «вы», – постарайтесь припомнить, не заметили ли тем утром чего-то необычного? Например, этого…

Крутилин вытащил из-под стола навсегда запомнившуюся Сашеньке шляпную коробку, которую она видела перед тем страшным ударом по голове. Глебка хранил в ней нехитрые свои сокровища. Иван Дмитриевич снял верхнюю крышку. Коробка внутри была запачкана землей и бурыми пятнами!

– Точно, видел! Глебка в то утро с ней на улице стоял! – воскликнул Осетров. – Я еще удивился, откуда у него коробка.

Дмитрий Данилович довольно потер руки. Долго они с Крутилиным мучились над вопросом, как Челышков пронес в дом Осетрова отрубленную голову. Не под шинелью же! А потом Крутилин вспомнил странную коробку.

– Итак, вы пошли за водой, Калина Фомич, – сказал тоже повеселевший Иван Дмитриевич, – окно из-за жары было раскрыто….