Валковяк вернул телефон Николя и задвигал мышью своего компьютера:

– Почему, по-вашему, они творили все эти ужасы?

– Мы рассчитывали, что как раз вы нам и объясните. У этой группы крови есть какие-нибудь особенности, за исключением ее редкости?

– Я не буду вдаваться в детали, вы все равно их не поймете. Простоты ради скажу, что кровь состоит из красных кровяных телец, или эритроцитов, кровяных пластинок, или тромбоцитов, и белых кровяных телец, или лейкоцитов, и все они переносятся в жидкости, богатой минеральными солями и протеинами, называемой плазмой. На поверхности красных кровяных телец находятся антигены, а в плазме – антитела. Если вы введете красные тельца от человека А в плазму человека Б – как в случае переливания – то антитела человека Б начнут атаковать чужеродные тельца, если группы крови несовместимы. Это вызовет то, что называется гемотрансфузионным шоком, а он может привести к смерти.

Он бросил взгляд на свой вибрирующий мобильник и отклонил вызов.

– Вам в основном знакомы две системы классификации групп крови – группа по АВО и группа по резусу, – но должен сказать, что существует еще тридцать одна система, и внутри каждой из них свои тонкости, что иногда делает переливание крови и пересадку органов крайне затруднительными. Что касается бомбейской крови, правила просты: ее носитель может дать свою кровь любому, это одна из самых универсальных разновидностей крови в мире, но перелить ему можно только бомбейскую группу. Отсюда вся важность донорства редкой крови, которое позволяет нам создать запас и обеспечить нужным количеством пластиковых контейнеров с такой кровью другого носителя совместимой группы в случае необходимости: аварии, генетической болезни, родов, серьезных хирургических операций.

Николя задумался. Он вспомнил о пустых контейнерах в подвале у Рамиреса, о гирудине пиявок, позволяющем хранить запасы крови, о тех литрах алого золота, которые покинули тела их несчастных хозяев. Возможно, «Pray Mev» создавала собственный банк бомбейской крови? Зачем? Чтобы можно было делать переливание любому человеку, какая бы группа у него ни была? И где место Мев Дюрюэль с ее столь редкой кровью в этом уравнении с неизвестными?

Директор принялся стучать по клавиатуре, вырвав Николя из его размышлений.

– Все отслеживается, от донора до реципиента, от любого, кто проводит поиск в системе, до того, кто просто просматривает файлы, в каком бы учреждении он изначально ни находился. Даже мое подсоединение в данный момент уже ушло в архив.

Полицейские хранили молчание, минуты текли, и они уже начали подумывать, что след ведет в никуда, когда лицо директора вдруг посерьезнело. Кликнув еще несколько раз, он откинулся в кресле с ошеломленным видом.

– Вы что-то нашли? – спросил Паскаль.

– Кажется, да… Судя по учетной карточке, речь идет об одном из лаборантов, который занимается биологической классификацией донорской крови в лаборатории Ренжис… Вернее, занимался. Уже почти два года, как он ушел.

Он поднял глаза на полицейских:

– Я работал там до того, как пришел сюда на место старого директора, и знал этого лаборанта. Мне кажется, он уже тогда все время был на больничном.

Он помолчал, смиряясь со случившимся, потом снова повернулся к компьютеру:

– Судя по тому, что я здесь вижу, за несколько недель до своего ухода он запустил целую кучу поисков, и всякий раз поздно вечером. И только касательно бомбейской крови. Обычно такого рода вещи делаются для статистики, но никогда не запрашивается столько деталей. А он сделал распечатки с указанием возраста, имени и адреса каждого донора. В результате получилось более трехсот восьмидесяти человек…

Он выдержал новый удар, не отводя глаз от экрана. Николя больше не мог усидеть на месте: имена тринадцати жертв наверняка были там, затерянные в длинном списке доноров бомбейской крови. Директор вздохнул и объявил:

– Арно Летьен. Вот у меня его адрес перед глазами.

Кампус университета Пьера и Мари Кюри у станции метро «Жюссье», в двух шагах от Сены и Ботанического сада, был городом в городе, целиком отданным наукам. Более двадцати тысяч студентов, муравейник преподавателей-исследователей, улей научных лабораторий, работающих по всем вообразимым направлениям, от генной инженерии до молекулярной химии, не говоря о науках о Земле[61]. Взвар серого вещества, который пророс в этих стенах Нобелевскими премиями по физике, медалями Филдса[62] и директорами по науке Национального центра научных исследований…

Люси бродила по аллеям. Ей не удалось получить классическое университетское образование – ошибки молодости, школьные неудачи, – но она очень надеялась, что Жюль и Адриен продвинутся как можно дальше. Она уже представляла, как они сидят на этих ступенях в возрасте девятнадцати-двадцати лет, с их белой прядью, падающей на лоб, и переделывают мир своими формулами и теориями. И она надеялась быть там, чтобы рукоплескать им на церемонии вручения дипломов.

Эти мысли сделали ее еще несчастней. Их дети тоже могли все потерять. Возможность спокойно расти, обоих родителей, будущее. Люси казалось, что она похожа на Сизифа с его камнем: стоило оступиться, и она в своем падении увлечет всех за собой.

Наконец пришел Франк:

– Мне надо было выбраться из Управления, иначе я бы слетел с катушек. Нам куда?

Они принялись за поиски строения А, где находилась лаборатория нейронаук, варварски обозначенная как «CNRS UMR8246/Inserm U1130/UMPC UMCR18». Люси бросила на своего мужчину серьезный взгляд:

– Николя знает, верно?

– В последнее время нам с тобой не везет. Досье из суда свалилось в самый неподходящий момент. Николя просек и решил взять Паскаля с собой, чего никогда раньше не делал. Я уверен, что только для того, чтобы расспросить об этом пресловутом досье.

– И что мы будем делать?

– Представления не имею. Николя в напряге, он зол на весь свет и может сделать что угодно, лишь бы отравить нам жизнь. Хорошая новость – он теперь в курсе, что твой дядя умер, и, без сомнения, не сочтет нужным ехать к твоей тете. Даже если у него и появятся вопросы, он не найдет и тени доказательств.

Они зашли в здание, Люси представилась секретарше. Джереми Гарит, лет пятидесяти, вышел их встретить и провел в свой кабинет. Закрыл за ними дверь, предложил садиться и сложил ладони пирамидой под седеющей бородкой. Прямо перед ним стоял пластиковый мозг, рядом с фигуркой Дарта Вейдера. Смотрел он в основном на Люси.