Хайнриху Штанге припомнилось недавнее прошлое. 7 февраля 1249 года орден в лице помощника гроссмейстера Генриха фон Виде и прусские повстанцы заключили в замке Христбург договор о мире. Посредником выступил архидьякон лежский Яков. Договор гласил, что принявшим христианство пруссам папа римский дарует свободу и право быть священниками, а крещеные прусские феодалы могли стать рыцарями.

Крещеным пруссам давалось право наследовать, приобретать, менять и завещать свое движимое и недвижимое имущество. Продавать недвижимое имущество можно было только себе равным – пруссам, немцам, поморянам, но надо было оставить ордену залог, чтобы продающий не сбежал к язычникам или другим врагам ордена. Если у какого-то прусса не находилось наследников, его земля переходила в собственность ордена или феодала, на земле которого он жил. Пруссы получили право подавать в суд и быть ответчиками. Законным браком считался лишь церковный брак, и только рожденный от этого брака мог стать наследником.

В договоре было указано, что памедены должны построить тринадцать костелов, вармийцы – шесть, натанги – три. Пруссы также обязались каждую церковь обеспечить земельным наделом, платить церковную десятину и в течение месяца крестить своих соотечественников. У родителей, не крестивших ребенка, могло быть конфисковано все имущество, а некрещеных взрослых следовало выгонять из мест, где живут христиане. Пруссы обещали не заключать договоров против ордена и участвовать во всех его походах. Права и свободы пруссов должны были действовать до тех пор, пока пруссы не нарушат свои обязательства.

И они их нарушили! Кто бы в этом сомневался… Проклятые язычники снова вернулись к своим варварским обрядам, а церкви никто и не думал строить. Уже за одно это их земли нужно предать мечу и огню!

Хайнрих Штанге процедил сквозь зубы проклятие на головы неверных пруссов, подошел к столу, налил полный кубок вина с пряностями и медленно выпил, смакуя каждый глоток. Хорошего вина в этих диких краях не достать, но третьего дня в Христбург наконец приехал его родной брат Герман, который привез в качестве подарка две большие бочки кипрской «коммандарии».

В 1210 году орден госпитальеров получил от короля Гуго де Лузиньяна земли на Кипре, где была учреждена «Гранд Коммандария» – резиденция командора. Госпитальеры, как и тамплиеры, всегда отличались предприимчивостью и вскоре начали производить вино, весьма ценившееся в Европе. Хайнрих Штанге был большим любителем «коммандарии», поэтому Герман знал, чем угодить вице-магистру Пруссии, ведь в Тевтонском ордене родственные связи мало что значили, поэтому для быстрого продвижения по службе требовалось нечто более существенное, нежели братская любовь и воспоминания о далеком детстве.

С сожалением посмотрев на кубок, – увы, пока предаваться возлияниям нет никакой возможности, так как скоро должны прибыть комтуры, его подчиненные, – Хайнрих Штанге снова возвратился к окну… и услышал крики сигнальщиков на сторожевой башне. А вскоре увидел, как во двор замка втягивается отряд рыцарей на заиндевелых конях. «Christisterstandenvonder Marteralle…»[64]– радостно прочитал комтур начальные слова песни, с которой тевтонские рыцари шли в бой, и поспешил встречать гостей…

* * *

Зимой Пуща поражает воображение даже тех, кто в ней живет. Заснеженные деревья кажутся великанами из страны вечного льда, а тишина в лесу стоит такая, что от нее начинает звенеть в ушах. Не слышно ни единого звука в этом белом безмолвии, не шелохнется ни одна ветка, и только изредка снег, не удержавшись на еловых лапах, обрушивается вниз небольшой лавиной и образует облачко из крохотных снежинок, которые днем, в лучах неяркого зимнего солнца, сверкают, как алмазная пыль. А уж какие чудеса являют топи на болотах! Мороз выдавливает из глубины воду, которая образует участки совершенно чистого льда, цветом похожего на дорогой янтарь. Зеркальный лед отражает кусты и деревья, и временами чудится, что небольшое замерзшее озерко – это вход в иной мир.

В один из таких морозных безветренных дней полное безмолвие Пущи было нарушено. Небольшой отряд дайнавов во главе со Скумандом шел на соединение с главными силами ятвягов, которыми командовал князь Скумо. Зима для крестоносцев была лучшим временем для нападения на форпосты прибалтийских племен, и ятвяги шли на помощь самбам, на которых, как донесли лазутчики, Тевтонский орден готовил поход.

После победы над поляками Скуманд приобрел очень большой авторитет. Он по-прежнему занимался делами, которые считались обязанностью любого вайделота высшего посвящения, но его голос на военных советах был определяющим. Поэтому когда самбы прислали гонцов с просьбой о помощи, дайнавы долго не думали – быть по сему. Прежде пруссы и ятвяги жили как кошка с собакой – когда мирно, а когда цапались так, что только шерсть летела. Но Скуманд понимал, что времена розни прошли, и, чтобы победить Тевтонский орден, нужно объединяться.

Конечно, не все старейшины и жрецы были согласны с его решением (вождя Комата вообще уже никто не воспринимал всерьез; на советах он исполнял роль болванчика, который в нужные моменты важно кивал головой), но тут подоспел и гонец от князя Скумо. Оказалось, что главный вождь ятвягов такого же мнения, как и Скуманд. Он требовал прислать минимум полсотни воинов для усиления своего войска. И опять на удивление всех Скуманд оказался прав, а старцы-вайделоты даже не стали гадать, кто возглавит этот отряд…

Дайнавы в зимнем лесу передвигались с такими же предосторожностями и так же тихо, как и летом. Они казались бесплотным тенями – на миг появлялись на белом фоне, и тут же исчезали. Воины шли цепочкой, след в след, как волки, чтобы враг не мог сосчитать их количество, и был слышен только тихий хруст снега под ногами. Впереди и по бокам отряда следовало немногочисленное передовое охранение – лучшие следопыты племени. Они вообще сливались с местностью в любое время года; дайнава-следопыта могли заметить только их сотоварищи, и то не всегда.

Скуманд дышал полной грудью. Он уже понял, что война – это его стихия, и поход стал для него самым радостным событием за последние годы.

Прошло почти двенадцать лет со дня памятной победы над войском князя Конрада Мазовецкого. Скуманд возмужал, превратился из юнца в могучего мужа. Самые известные витинги отдавали должное его непревзойденному мастерству боя на мечах и копьях. Но время шло, и Павила, к огромному горю Скуманда, отправился вместе с дымом погребального костра в чертоги бога Еро, а предсказания главной жрицы Прауримы не сбывались – он по-прежнему вайделот (пусть и не из последних) и даже намека никакого нет, что ему уготовано место вождя или хотя бы военачальника. Может, этот поход что-то изменит в его судьбе?

Неожиданно впереди раздался шум, – всего лишь звуки тихой человеческой речи – и Скуманд насторожился. Но тревога оказалась ложной – это появился один из следопытов племени.

– По Черному Долу идет войско тевтонцев! – сообщил он, стараясь привести бурное дыхание в норму.