Особист покачал головой:

– Где ты их взял, Стрелков?

– Самоходку их в бою подбил, а они убегать вздумали. Вот их документы.

Особист принял документы и передал их переводчику. Переводчиком в чине старшины служил одесский еврей. Он быстро просмотрел документы.

– Вот командир – майор Курт Маркус. С сорок второго года на Восточном фронте, до этого служил в Норвегии.

– Да ну? Давай его сюда, побеседуем! А должность?

– Заместитель командира батальона по боевой подготовке.

– Важная птица!

Переводчик указал рукой на майора и залопотал по-немецки.

Немецкий самоходчик стал слезать с боевой машины, ухватился руками за скобу и встал ногами на гусеницу. В этот моменты штаны возьми да и свались. А под ними шелковые кальсоны тонкие ноги обтягивают.

Автоматчики заржали от увиденного.

Майор покраснел от негодования, злобно поглядел на Виктора, заторопился и упал на землю.

Штабной люд, находившийся поблизости, засмеялся.

По-видимому, майор давно такого унижения не испытывал. Он неловко поднялся, подтянул галифе, но вид у него был уже как у мокрой курицы, вся спесь слетела.

Остальные пленные оказались половчее, сползли с кормы самоходки.

– Театр вам здесь? – прикрикнул особист на смеющихся. – Стрелков вон самоходку немецкую сжег, пленных взял, а вы только ржать горазды!

Штабной люд рассосался сразу – особиста побаивались.

– Стрелков, тебе не кажется, что бой еще продолжается?

– Так точно! Только комбат приказал пленных в штаб доставить.

– Доставил – и возвращайся.

Когда самоходка вернулась на поле боя, наши уже ушли далеко вперед. Разбитая техника, трупы, лежащие тут и там, иногда – в самых странных позах – зрелище неприятное, но самоходчики уже привыкли. На фронте к виду смерти привыкают быстро. А вот в счастливую случайность верили, и в каждом полку или батальоне из уст в уста передавались байки о таких случаях.

Боец по нужде из блиндажа вышел – и в этот момент в блиндаж мина угодила. Отделение разорвало на куски, а на бойце – ни царапины.

Вот и у самоходчиков был подобный случай, чему Виктор сам свидетелем был.

Экипаж уселся ужинать на снарядных ящиках. Прилетела шальная мина. У заряжающего осколком каблук на сапоге срезало, а другой осколок в пряжке ремня застрял. И – ни одной раны, а весь остальной экипаж погиб. А ведь рядом все сидели… Вот и не верь после этого в удачу, в случай.

Чем ближе они были к линии боевого соприкосновения, тем больше людей. Шли в тыл раненые, поддерживая друг друга, вели под конвоем пленных – иной раз один конвоир на сотню пленных. Ходили санитары, отыскивая раненых.

Вот лежит солдат, не шевелится, и крови под ним много натекло. А санитар присядет рядом – дышит потихоньку, жив курилка. В госпиталь его!

За санитарами шла похоронная команда из нестроевых: они собирали трупы в одно место, изымали документы, смертные медальоны, награды. Уже потом писари в штабах будут вносить потери в документы, писать домой, родным, похоронки. Надо признать, у немцев сбор убитых и похороны их были организованы лучше, с истинно немецким порядком и пунктуальностью.

У каждого военнослужащего на шее, на цепочке, висел жетон металлический, овальный. На нем был выбит личный номер солдата или офицера, и посередине он имел просечки. Если военнослужащий был убит, нижняя часть жетона отламывалась и вместе с документами отправлялась в штаб, а вторая половина так и оставалась на трупе – по номеру его всегда опознать можно было. А у нас же, если документы кровью залиты или осколками изодраны, да ко всему прочему и лицо обезображено, то труп так и оставался безымянным.

Нашим выдавали смертные медальоны в виде небольшого пенала, круглого в сечении. Военнослужащему следовало заполнить бумагу с данными о себе и вложить в этот пенал. Они вначале деревянными были, потом эбонитовыми и легко повреждались.

Заполнять листок считалось плохой приметой, и многие солдаты этого не делали, потому так много было похоронено неизвестных солдат.

И для похорон у немцев были специальные мешки из плотной многослойной крафтбумаги – каждый убитый упокаивался в индивидуальном мешке. Имевшие пропитку, эти мешки долго не гнили.

Наших же бойцов хоронили в лучшем случае завернутыми в плащ-накидки – где в боевых действиях можно было взять сотни, тысячи гробов?

Немцы к войне были лучше подготовлены, но просчитались. Они полагали до морозов, до зимы все решить с Советским Союзом, но неожиданно натолкнулись на упорное сопротивление. Из блиц-крига, молниеносной войны, война перешла в затяжную. Ни боевая техника, ни обмундирование военнослужащих на морозы рассчитано не было. А на затяжную войну ни людских, ни денежных ресурсов не хватило, и гитлеровцы проиграли кампанию.

Виктор с экипажем успел уже к окончанию боя. Они даже еще постреляли немного из пушки, а танки уже встали. Может быть, они бы и дальше шли, но снаряды к концу подошли. Осколочные еще оставались, а бронебойных уже не было. Особенно плохо было с «катушками», их всего по пять снарядов на самоходку или танк выдавали, а они были самыми эффективными против бронированных целей. Да и горючее было на исходе. Ежедневно и еженедельно Красная армия продвигалась вперед, освобождая все новые и новые населенные пункты и земли от врага.

После Сталинграда и Курской дуги у немцев уже не было значительных резервов, они не могли перебрасывать крупные соединения, чтобы затыкать ими бреши. А союзники немецкие – румыны, венгры, итальянцы – воевали откровенно плохо. Пока упорно держали свой участок фронта только финны в Карелии.

Времени на отдых, заправку и пополнение боеприпасов дали немного. Пока немцы не успели укрепить оборону, отрыть траншеи в полный рост, капониры и забетонировать огневые точки, надо было продолжать наступление. Уже поздняя осень, и повезло, что она сухая. А дожди зарядят – о наступлении можно забыть. Дороги развезет – автомашины ни горючее, ни боеприпасы подвезти не смогут, и в распутицу, весной и осенью, обе воюющие стороны переходили к позиционной войне. Они постреливали из пушек, по ночам работала разведка, но активных наступательных действий старались не планировать.

Утром без артподготовки ринулись в атаку. Пушки у наших были – как и снаряды, но не было разведанных целей. А куда бить, если координат нет?

Немцы успели вырыть окопы и в неглубоких капонирах замаскировать пушки, но все было сделано наспех, свежевырытую землю на бруствере даже дерном для маскировки не успели обложить. Выручали немцев маскировочные сети – ими прикрывали пушки, танки.

Сети немцы применяли широко, причем для каждого времени года или местности – разные. Зеленые с нашитыми листьями из ткани летом, для осени – одни, для болотистой местности или песка – другие. Немцы вообще маскировке уделяли большое внимание, на чем многие наши бойцы пострадали. Применительно к танкистам и самоходчикам, особенно в первые годы войны, когда немецкие пушки не могли пробить броню новых Т-34 и КВ, они устраивали засады. В удобном месте укрывали два-три танка, а чаще – штурмовых орудия, маскировали так, что и с десяти шагов не разглядишь, и внезапно, с близкой дистанции, били в борт или корму, где броня тоньше. Получалось это у них неплохо.