— И где же, черт побери, ты была?

— П-просто пошла прогуляться… по городу.

Она старалась держаться независимо, не понимая причины его злости.

— Одна! Погулять в городе, который ты совершенно не знаешь? Это же просто… легкомысленно… — Он поймал на себе любопытные взгляды и осекся. Быстро затащив Уитни в западную гостиную, он на секунду освободил ее, чтобы закрыть дверь.

Уитни настороженно следила за ним, когда он повернулся к ней, весь кипя яростью и стиснув кулаки, с которых забыл снять перчатки. Что такого она сделала, что он так разозлился? Таунсенд стремительно подошел к ней и закричал так, что его было слышно во всем доме:

— Ты ведешь себя несносно, непростительно! Выйти из дома без сопровождения — да на тебя могли напасть, тебя могли похитить! Я этого не потерплю, Уитни Дэниелс! Больше ты не посмеешь одна выйти из дома, слышишь? Никогда! — Он тяжело опустил руки ей на плечи, собираясь как следует ее встряхнуть, но как только ощутил под руками ее тело, испытал отчаянное облегчение. Лицо ее раскраснелось от ходьбы и от холодного воздуха, глаза сияли под длинными пушистыми ресницами; она жива и невредима и уже в безопасности. Но тут же вспомнил о другой проблеме, которую было не так легко устранить.

— За три дня тебе удалось перевернуть вверх тормашками весь дом! И я требую, чтобы этого больше не было, ты слышишь?

— Что? — Ее растерянность уступила место возмущению, и она попыталась вырваться у него из рук. — О чем ты говоришь? Я ничего не сделала ни твоему дому, в котором и дышать-то нечем, ни твоей драгоценной семье!

— Ничего?! А кто вмешивался в работу слуг? Кто торговался и требовал, чтобы самой носить для себя воду и дрова? Кто, наконец, потребовал за столом виски? По-твоему, это ничего, да? Так знай, что ты меня позоришь своим возмутительным поведением!

— Но ведь у меня ничего нет, что бы я могла дать им за услуги! — горячо возразила Уитни.

— Им и так платят за исполнение их обязанностей.

— Но не я! — Уитни вспыхнула.

— Да, это я им плачу жалованье! — Гарнер ткнул себя пальцем в грудь. — Я плачу им деньгами. Пойми, так принято у нас, в Бостоне… мы приобретаем вещи и услуги за деньги, а не путем товарообмена. И советую тебе к этому поскорее привыкнуть. Если ты хочешь что-то приобрести в Бостоне, ты должна заплатить за это долларами, которые выпускает федерация!

— Но у меня нет денег! — Горло Уитни сжалось от унижения.

— Зато они есть у меня… много денег… Хватит на все, что тебе может понадобиться.

— Мне не нужны твои деньги. — Она попятилась назад. — Я не люблю их. Деньги — это корень зла, так говорится в первой книге от Матфея. Я не хочу твоих денег, ничего от тебя не хочу. — Уитни вдруг замолчала, сообразив, что солгала первый раз в жизни. Кое-что она от него хотела, хотела всем сердцем.

Он видел, что она борется со своими эмоциями точно так же, как он со своими. И это его едва не погубило. Злость — вот единственное средство, которое могло удержать его от уступки своей страсти.

— Ты моя жена, — против воли у него дрогнул голос, — и как моя жена должна жить в определенном комфорте и роскоши, нравится это тебе или нет. Так… положено, этого требуют приличия. Ты моя жена, а это значит, что тебе придется жить в этом доме, где якобы нечем дышать, предоставить слугам заниматься их обязанностями и обслуживать тебя и вести себя и одеваться как подобает леди! — Гарнер замер, как будто его пронзил укол боли. — Да, и еще! Ты не выполнила мой приказ: отказалась ехать к портнихе, когда я ясно дал тебе понять, что ты должна заказать себе новые платья.

— Я не желаю заводить никаких новых платьев, мне они не нужны. — Уитни терзалась унижением. — И я их не приму. Я не приму ничего, чего не заработаю себе честным трудом или честной сделкой.

— Не говори глупостей. Тебе ничего не нужно зарабатывать, ты моя жена.

Уитни с трудом проглотила комок в горле и тихо проговорила:

— Но я тебе не жена. Ты не разговариваешь со мной, даже не смотришь на меня. Ты не спишь со мной. Я тебе не жена, а просто девушка, с которой ты связался по ошибке.

Гарнер вздрогнул, как от удара. Каждое ее слово жестоко и точно указывало на их странные отношения, и тем не менее все было не совсем так. Потому что ничего не было сказано ни о его нестерпимом влечении к ней, которое доводило его чуть ли не до безумия, ни о душевном волнении, которое он испытывал каждый раз, когда смотрел в эти огромные теплые глаза и думал, как легко было бы ее полюбить.

Внезапно сердце в нем сжалось, так что трудно стало дышать. Вот оно что, с ужасом понял он. Он же любит ее, уже полюбил!

Эта мысль молнией пробежала по его обнаженным нервам, пробудив в нем желание обнять ее, произнести те нежные слова, которые рвались у него из груди… Но в следующее же мгновение его охватила настоящая паника. Даже самая счастливая любовь приносит человеку душевные переживания и неуверенность. Но любовь к Уитни Дэниелс обречена на глубочайшие страдания, отмечена клеймом трагедии. С такой женщиной невозможны полумеры: любить ее — значит рисковать всем, к чему он стремился, потерять самого себя. А она уже дважды предала его.

По смятенному лицу Гарнера Уитни понимала, что творится в его душе, догадывалась, что против своего желания он хочет ее, стремится к ней, но не доверяет, хотя все равно признает ее своей женой и предъявляет соответствующие требования.

— Боже! — С безумным огнем в глазах Гарнер схватил ее за плечи и привлек к себе, но в это мгновение от камина раздалось приглушенное покашливание, и он испуганно вскинул голову.

Уитни вздрогнула, повернула на звук голову и увидела усмехающееся лицо старого Эзры Таунсенда. Старик смотрел на них, изогнувшись в кресле, которое было повернуто к камину. Он все время был здесь, все видел и слышал.

Гарнер вспыхнул, что-то со злостью пробормотал деду и потянул покрасневшую Уитни в коридор. Под любопытными взглядами стоявших там родственников он повел ее наверх.

— Ты дала обет, — заявил он, грозно нависая над ней и вместе с тем стараясь ее не касаться, как только они оказались в ее комнате. — Ты поклялась быть мне женой, достойной женой. Завтра с самого утра я пошлю за портнихой. И нравится тебе или нет, но ты закажешь себе новые платья!

Он повернулся и вышел, заперев за собой дверь ее комнаты. В коридоре он остановился, увидев, что один из их самых сильных лакеев несет на руках вверх по лестнице Эзру, а другой тащит следом его кресло. Когда наверху Эзру снова усадили в кресло, он отпустил слуг и с понимающей усмешкой посмотрел на Гарнера. Гарнер с невозмутимым лицом снял перчатки и сбросил плащ, направляясь к лестнице. Голос Эзры его остановил.

— Каким иногда глупым ты бываешь, парень. Гарнер с досадой повернулся к деду.

— У тебя есть то, о чем другие мужчины только мечтают. — Видя недоумение внука, Эзра насмешливо произнес: — Маленькая пылкая женушка… которая совершенно не умеет тратить деньги!