горожане с облегчением наблюдали с крепостных стен Картхадашта, как на горизонте исчезают последние колонны разноплеменного воинства.

Впрочем, беды карфагенян еще только начинались. Если в столице наемники еще как-то старались держать себя в руках, то в Сикке эта братия разгулялась не на шутку. Воины отложили в сторону оружие и стали предаваться всем доступным в городе удовольствиям. Тем более что таковые там присутствовали в изобилии: «В городе Сикка имеется храм Венеры, где собираются матроны и откуда отправляются продаваться за деньги, смешивая честное супружество с бесчестными связями» (Val. Max. II, 6.15). Можно сказать, что отдых у ветеранов удался на славу. Но их можно понять, поскольку люди, вышедшие живыми из горнила жесточайшей войны, имели полное право отдохнуть от ратных трудов. Невозможно понять только позицию карфагенского правительства.

Ничего так не подрывает армейскую дисциплину, как длительное безделье и ничегонеделание (пьяные оргии и загулы не в счет). Не стали здесь исключением и наемные войска Карфагена. В некогда грозной армии начался стремительный процесс разложения, усугубляемый неясностью ситуации с выплатой обещанных денег. Не имея достоверной информации от совета о своих финансовых делах, многие наемники стали самостоятельно высчитывать причитающиеся им суммы. В результате количество денег, которое им задолжали, выросло в несколько раз, а воины свято уверовали в то, что пунийцы заплатят им ровно столько, сколько они сами себе насчитали. Многие говорили о том, что во время боев на Сицилии карфагенские полководцы не раз обещали солдатам щедрые подарки, и теперь, когда война закончилась, пришло время их получить. Как и должно было произойти, планы карфагенских олигархов убедить наемников отказаться от причитающихся им денег потерпели крах. Мало того, солдаты теперь рассчитывали на более значительные суммы. Как известно, скупой платит дважды, и правительство Картхадашта не стало здесь исключением из общего правила.

Ситуация в Сикке была очень тревожной, когда в городе объявился наместник карфагенской Ливии Ганнон. Наемники возрадовались, поскольку решили, что сейчас им будут выплачены все долги, и, когда посланец взял слово, стали его внимательно слушать. Но чем дольше говорил Ганнон, тем большее недоумение отражалось на лицах ветеранов, а когда наместник закончил свою речь, на него смотрели как на дурачка. Солдаты не могли поверить в то, что стоявший перед ними человек только что пытался убедить их отказаться от честно заработанных денег в пользу Карфагена, потому что город находится в очень сложном финансовом положении и не может удовлетворить всех требований наемников. Но когда воины поняли, что Ганнон все-таки в здравом уме и не шутит, их настроение резко изменилось. Наемники стали собираться по группам и племенам, чтобы обсудить слова карфагенского уполномоченного, они спорили до хрипоты, решая, как поступить в сложившейся ситуации. Ганнону не доверяли, поскольку он на Сицилии не воевал, ничего солдатам не обещал, и поэтому его визит теперь рассматривался как провокация. Если воины могли потребовать исполнения своих обязательств от Гамилькара, то от Ганнона в этом вопросе не было никакого толку. Он мог просто сказать, что не знает, кто и чего пообещал солдатам во время войны.

Но и Ганнон проявил себя не с самой лучшей стороны. Наместник не был полиглотом, не владел языками и поэтому был вынужден вести переговоры с наемниками через их командиров. И здесь все зависело от того, какие цели преследовали военачальники и насколько сильно они искажали слова Ганнона. Многие действительно не понимали речей карфагенского уполномоченного, поскольку могли говорить только на своем родном языке, но некоторые из командиров сознательно придавали словам Ганнона совершенно противоположный смысл. В итоге договаривающиеся стороны так и не поняли друг друга. Возникли взаимные претензии, ситуация вновь накалилась до предела. В лагере начались разброд и шатание, солдаты стали требовать от своих командиров решительных действий в отношении карфагенского правительства. Долго тлевшие угли мятежа вспыхнули ярким пламенем, и 20 000 наемников покинули Сикку, выступив на Карфаген. Когда армия восставших разбила лагерь около Тунета, над столицей нависла смертельная угроза.

Только теперь до карфагенских властей дошло, какую чудовищную ошибку они совершили, когда пошли на поводу у своей жадности и отвергли разумные советы Гескона. Оставалось только сожалеть о том, что наемники ушли со всем своим добром и семьями, лишив карфагенян ценных заложников. Но пунийцы сами заставили их это сделать, что при сложившихся обстоятельствах еще больше усугубляло ситуацию, поскольку никаких рычагов влияния на восставшую армию у властей Карфагена не было. Мало того, в городе практически не осталось боеспособных войск, которые могли бы подавить мятеж. Поэтому карфагенянам пришлось договариваться с восставшими.

Из города в лагерь наемников зачастили многочисленные посланцы, целью которых было составить перечень требований солдат и удовлетворить их по мере возможности. Когда из Карфагена стали поступать товары первой необходимости, то наемники стали покупать их по цене, назначенной ими самими. И здесь произошло самое худшее из того, что могло случиться: видя, что пунийцы их боятся, мятежники стали выдумывать все новые и новые требования, а перепуганные насмерть власти спешили их исполнить. Лавина сорвалась и покатилась вниз, а остановить ее уже не было возможности. По свидетельству Полибия, наемники потребовали, чтобы им заплатили за павших во время войны лошадей, а также за хлеб, который не был своевременно доставлен в расположение. Причем расчеты должны были производиться по ценам, установленным в военное время (Polyb. I, 68). Но карфагенское правительство проглотило и эту выходку разбушевавшихся воинов. Солдаты искренне полагали, что раз они ушли с Сицилии непобежденными после долгих лет войны с римлянами, то вряд ли теперь в регионе найдется сила, способная оказать им сопротивление. Карфагенское правительство оказалось загнано в угол и не придумало ничего лучше, как доверить ведение переговоров с восставшими одному из военачальников, воевавших на Сицилии. Человеку, которого солдаты знали и уважали. Проблема заключалась в том, что сделать это надо было значительно раньше. К тому же солдаты не хотели видеть в качестве посла Гамилькара Барку, они были раздражены тем, что он по доброй воле отказался от командования армией, бросил их на Сицилии и уплыл в Карфаген. Идеальной кандидатурой для ведения переговоров представлялся комендант Лилибея Гескон, к которому наемники относились с большим уважением, помня его заботу о них во время эвакуации армии в Африку.

Понимал ли Гескон, на какое опасное дело идет? Не мог не понимать. Но он был храбрым человеком, любил Карфаген и как солдат был готов исполнить любой приказ. Сказано договариваться с мятежниками – значит, так тому и быть. Прибыв в окрестности Тунета с крупной суммой денег, Гескон собрал командиров наемников и провел с ними переговоры. Разъяснив сложившуюся ситуацию, военачальник