им мир на следующих условиях: уступить [римлянам] Сицилию, Сардинию и прочие острова, расположенные между Италией и Африкой, очистить Испанию до Эбро» (XLI). Сардинию римляне захватят только через несколько лет, а что касается Испании, то здесь историк явно подразумевал соглашение между Римом и карфагенским полководцем Гасдрубалом Красивым, заключенное в 222 году до н. э.

Как оценивать данный договор? Отказ карфагенян от Сицилии лишь зафиксировал существующее положение дел, поскольку весь остров, за исключением Лилибея и Дрепана, был уже захвачен римлянами. А после поражения пунийского флота при Эгадских островах падение этих городов становилось лишь вопросом времени. Как и капитуляция армии Гамилькара. Контрибуцию тоже нельзя было назвать слишком большой, особенно по сравнению с той, какую римляне наложат на державу Селевкидов в 188 году до н. э., – 15 000 талантов! По сравнению с этой астрономической суммой 3200 талантов, которые должны были выплатить карфагеняне, выглядят весьма скромно. При этом сквозь заключенный договор просматривается главное – Карфаген сохранил статус великой державы. И пусть он потерпел в войне поражение, это не значило, что он от нее не оправится, удар, нанесенный Римом, не был смертельным. Противоречия между двумя державами не получили должного разрешения, и вопрос дальнейшего выяснения отношений просто откладывался до лучших времен, что делало новую войну неизбежной.

Так почему же в Первой Пунической войне при практически равных возможностях победил Рим, а не Карфаген? Причин можно назвать несколько, но главной будет только одна: «То, что римлян наибольше побуждало к войне, был воинственный дух их» (Polyb. I, 59). Члены карфагенского совета могли сколько угодно сотрясать воздух воинственными заявлениями после поражения у Эгадских островов и громко требовать продолжения боевых действий, но что было толку от этих криков? В схожей ситуации сенаторы обратились к гражданам Рима за помощью и получили ее, а в Карфагене мы ничего подобного не наблюдаем. Возможно, в правительстве знали, что толку от такого призыва не будет. Да и карфагенских олигархов могла обуять жадность, поскольку затраты на создание нового флота легли бы и на них. По большому счету, практически со всеми встававшими перед ними во время войны проблемами карфагеняне успешно справлялись. Когда некомпетентность высшего командного состава пунийской армии стала просто зашкаливать и возникла угроза самому существованию государства, появился спартанец Ксантипп, резко изменивший ход войны. А затем пришли командир гарнизона Лилибея Гимилькон и Гамилькар Барка, показавшие римлянам, что и карфагеняне умеют хорошо воевать на суше. Аналогичная ситуация сложилась и в войне на море. После унизительных поражений при Милах и мысе Экном, происшедших в результате самоуверенности и ошибок пунийских флотоводцев, карфагеняне сделали правильные выводы. Бездарных командиров сменили талантливые военачальники Атарбал и Карталон. Они противопоставили грубой римской силе маневр и профессионализм карфагенских моряков, что привело к блистательной победе у Дрепана, а затем и к отказу квиритов от борьбы за господство на море. Но роковую роль сыграла безответственность правительства Картхадашта, оставившего флот в небрежении. И здесь мы вновь подходим к тому, что Полибий назвал «воинственным духом». Если римляне сознательно пошли на огромные затраты ради достижения победы и пожертвовали личные средства на строительство флота, то карфагеняне этого решающего шага не сделали. По мнению Полибия, финал был вполне закономерен: «Как бы то ни было, в описанной выше войне оба государства оказались равносильными как по смелости замыслов и могуществу, так в особенности по ревнивому стремлению к господству; но что касается граждан, то во всех отношениях римляне проявили большую доблесть» (I, 63). С этим мнением невозможно не согласиться.

Итоги Первой Пунической подвел Полибий: «Такой конец имела война из-за Сицилии между римлянами и карфагенянами, и таковы были условия мира. Длилась она непрерывно двадцать четыре года и была продолжительнее, упорнее и важнее всех войн, какие известны нам в истории. Не говоря о прочих битвах и средствах вооружения, о чем рассказано нами выше, в одном из сражений противники выставили больше пятисот, а в другом – немного меньше семисот пятипалубных судов. В этой войне римляне потеряли до семисот пентер, считая и погибшие в кораблекрушениях, а карфагеняне – до пятисот» (I, 63). В похожем духе высказался и Аппиан: «Этим окончилась первая война римлян и карфагенян из-за Сицилии, продолжавшаяся двадцать четыре года. Во время этой войны у римлян погибло семьсот кораблей, у карфагенян – пятьсот. Таким образом, римляне овладели большей частью Сицилии, которой целиком раньше владели карфагеняне; на жителей острова они наложили подати и, распределив морские повинности между городами, стали посылать в Сицилию на каждый год претора. В вознаграждение за ту помощь, которую сиракузский тиран Гиерон оказал им в этой войне, они сделали его другом и союзником» (V, 2).

Именно для Гиерона установление римского господства над островом было наибольшей проблемой, поскольку ни о какой самостоятельной внешней политики Сиракуз теперь даже речи не было. С карфагенянами царь мог торговать и воевать, заключать договоры и разрывать их, а с римлянами ему оставалось только одно – подчиняться. И если самого Гиерона такое положение дел в какой-то мере устраивало, то его подданных – нет. Что и проявилось после смерти царя во время Второй Пунической войны.

Но еще большие последствия первая война с Карфагеном имела для Римской республики: «Отсюда ясно, что римляне не случайно и бессознательно, как думают о том некоторые эллины, но с верным расчетом и по изощрении своих сил в столь многочисленных и важных битвах не только возымели смелую мысль о подчинении и покорении мира, но и осуществили ее; доказать это мы поставили себе целью с самого начала» (Polyb. I, 63). По мнению греческого историка, именно с этой победы начался путь квиритов к всемирному владычеству, для них эта война стала лишь очередной ступенькой наверх.

* * *

Огромную роль в том, что Первая Пуническая война закончилась в пользу Рима, сыграл Гай Лутаций Катул. Именно он смелой атакой захватил гавань Дрепана и заблокировал город, благодаря его неустанным стараниям римский флот превратился в грозную силу. Грамотное руководство Катула в битве при Эгадских островах привело к разгрому пунийской армады. Гай Лутаций проявил себя как талантливый организатор, храбрый воин и толковый военачальник. Его заслуги перед Римом были бесспорны, и отрицать их было глупо. Но неожиданно разразился скандал.

Слово предоставляется Валерию Максиму: «Есть смысл рассказать о судебном процессе, на котором триумфальное право оспаривалось и победило в прениях между самыми высокопоставленными людьми. Консул Гай Лутаций и претор Квинт Валерий уничтожили крупный пунийский флот близ Сицилии, и в связи с этим сенат постановил предоставить триумф консулу Лутацию. Когда же Валерий запросил для себя