— У тебя привычка — трогать руку в этом месте, — заметил он, и она машинально глянула на его обгрызенные костяшки. — Последствия того несчастного случая, да?

Он потянулся к ней, но она успела отдернуть руку, откинулась к спинке стула. Он знал, как она навернулась на скутере посреди Беретания-стрит. Склонив голову, он высматривал следы от ожога, который оставил на ее лодыжке горячий выхлоп из трубы. Дейзи убрала ногу.

Она могла бы отплатить ему той же монетой — напомнить, как он прищемил палец дверью. Он говорил, палец «пульсирует», когда устает печатать. Иногда он так прощался: «Палец задергался». Можно поговорить о его ногах, о супинаторах, которые он подкладывает под плоские ступни. Теперь она убедилась, что ходит он с трудом. У него аллергия на моллюсков и синдром кистевого сустава.

— Как твоя мать? — поинтересовался он.

Мучительно слышать от постороннего такой вопрос.

— В порядке.

— Я там почти каждый день прохожу.

Зачем, зачем она написала ему про «Аркадию», дом престарелых, куда ее мать переселилась после инсульта? Дейзи, младшая из четверых детей, единственная, кто оставался жить на острове, не могла взять на себя заботу о матери. «Аркадия» была единственным выходом, весьма недешевым — все братья и сестры платили свой взнос. Он знал об этом, этот чужой, толстый человек — он проходил по Пунаху-стрит и думал о ее матери. Вот расплата за виртуальную болтовню по ночам, в одиночестве…

— Мне пора, — сказала она.

— Мы же только пришли!

Так она и думала: уйти будет нелегко. Он питал какие-то надежды. У нее иллюзий не оставалось.

— Кстати, у меня с отцом скверно.

Несколько месяцев назад в нескончаемой ночной беседе Дейзи призналась, что все еще горюет об отце, и «жаворонок-22» проникся сочувствием, процитировал строку из стихотворения, заученного еще в школе, что-то вроде: «Отец мой ушел под своды любви». Как же теперь его отшить?

— У него «химия», — сказал он, прибегнув к гавайскому термину.

Она ничего больше не хотела знать.

— В Интернете существуют группы поддержки, — сказала она. — А мне пора.

— До новостей еще почти два часа, — возразил он.

Это было похоже на игру в шахматы. Он был сильным игроком, сражался с компьютером и подчас даже выигрывал, одним ходом умел достигать нескольких целей. Вот и сейчас Карл, помимо прочего, хотел ей напомнить: он знает, что она каждый вечер смотрит новости в десять часов.

— Я планировал посмотреть новости вместе, у меня.

Она так испугалась, услышав о подобных планах, что даже не нашлась, что ответить.

— Как твоя гимнастика? — спросила она. Он упоминал гантели. Беговую дорожку. Кардиотренажеры.

— Взял выходной.

Он лгал ей. Прикидывался, будто занимается спортом, потому что ее это интересовало. Она не требовала от парня мускулов, но он же должен следить за своим здоровьем? И насчет подводного плавания — все вранье.

Он звучно высосал через соломинку остатки колы со дна, кинул кубик льда себе в рот, принялся катать между зубами, норовя раскусить, точно орех.

Она запрещала себе относиться к нему с неприязнью. Просто нужно раз навсегда понять, что электронные послания обычно шлют такие вот типы с сальными пальцами, большие и неуклюжие, одинокие, изголодавшиеся. Она жалела его за неудачный брак — застал жену в постели со своим лучшим другом, — жалела за то, что потерял брата, а у отца «химия», рак простаты. Карл очень дорожил воспоминаниями о рыбалке с отцом. Мать занималась рекламой. Она была немкой и чувствовала вину за ту войну, хоть и была тогда маленькой девочкой. «Когда я вспоминаю, как она умирала, я и сейчас плачу и не могу остановиться». Боже, она знает о нем все!

Но пусть поведает все это кому-нибудь другому, кто приголубит его. Сама Дейзи была бы рада взять назад каждое сказанное ему слово. Она едва не взвизгнула, когда Карл прикоснулся к ней обкусанными пальцами, и засуетилась больше прежнего: надо уйти, прежде чем он вновь дотронется до нее изжеванной рукой. Под его взглядом она чувствовала себя обнаженной.

Молча — не могла выдавить из себя ни слова — она поднялась и на негнущихся ногах двинулась к двери. Он выставил ногу, преградив ей путь.

— Ты принимаешь меня за неудачника и очень ошибаешься. От меня ты не уйдешь.

Она тихо заплакала, напуганная его словами, его голосом. Из его уст человеческий голос звучал, как рык чудовища. Я же ничего о нем не знаю, твердила она про себя. Карл внушал ей непреодолимый страх.

— Я тебя всюду найду, — он прижался коленом к ее ноге, подчеркивая свои слова, снова впился зубами в костяшки пальцев. Смутно угрожающий жест. — Я кого угодно могу разыскать в Сети.

Дейзи выскочила из-за стола и кинулась ко мне в офис, попросила вывести ее из отеля потихоньку, убедиться, что никто не идет следом. Она рассказала мне, что произошло между ними, но это было только начало. Карл нашел ее, разузнал, где она работает, выяснил домашний и рабочий телефоны и принялся постоянно названивать. Девушка обратилась в полицию, но это не помогло.

Он преследовал ее тупо, упорно, словно для него она была единственной женщиной на земле. А в ее глазах «жаворонок-22» превратился в какую-то уродливую глыбу, гораздо крупнее и страшнее любого мужчины.

Она пригрозила подать на него в суд, а он ответил, что, в свою очередь, подаст иск о диффамации. Целый год он не давал ей покоя, пока Дейзи не сбежала на материк, но и тогда, сменив электронный адрес, получая почту до востребования, она то и дело натыкалась на дурацкое прозвище, которым Карл подписывал истошные, истерические послания. Ей приходилось загружать их в свой компьютер, чтобы представить в качестве доказательства полицейским, а те не собирались ее защищать — ведь не мог же он достать ее на материке.

Карл явился на похороны ее матери. Дейзи не приехала, но просила сходить меня, и тогда я впервые увидел этого человека: высокий, мускулистый, совсем молодой, едва ли не самый красивый мужчина, какого я видел в жизни.

Свою кузину с материка Рейн Конрой Бадди представил Ройсу Лайонбергу в том же стиле, в каком прежде представил меня:

— Авария, Рой-бой!

Кто-то из родственников, оставшихся в городке Пресная Вода, узнав, что Рейн собирается на Гавайи, сказал: «Не забудь повидать Бадди», и с тем отправил ее, зная, что Бадди не будет против. Однако новая жена Бадди, Мизинчик, взревновала. Сначала она отказалась есть — «Я не голодная», — потом укусила Бадди за руку, еще один шрам прибавился к множеству уже подживших.

— А говорила, есть не хочешь! — посмеялся Бадди.

Он объяснял, что Рейн — его кузина, но Мизинчик разошлась еще пуще, тем самым подтвердив давнее подозрение Бадди, что все филиппинцы склонны к кровосмешению, как он всегда и говорил.