Началось все с того, что только прибыв в Крым в марте 1635 г., Инает Герай не успел быстро выполнить султанский приказ и выступить в поход на Иран. Знакомство с местной знатью и попытки вникнуть в сложные и запутанные крымские дела затянулись, в заботах прошли несколько месяцев, и летний полевой сезон боевых действий 1635 г. был пропущен. Поход был отложен до весны 1636 г., Мурад IV негодовал из-за медлительности крымского правительства.

Видимо, гневом османского падишаха был вызван наглый тон посыльного чауша Асан-аги, прибывшего из Стамбула в Бахчисарай весной 1636 г. сразу после того, как утихли осенние шторма. Султан требовал от хана незамедлительно отправить в Иран 60 тысяч татарских воинов, прямо угрожая в случае неповиновения казнить и самого Инаета Герая, и всех его братьев. Обращение к потомку рода Чингизидов в приказном порядке, да еще под угрозой смерти было неслыханным оскорблением. Очевидно, что после победы над Мехмедом и Шахином османский правитель настолько уверовал в собственные силы, что не находил нужным считаться с тонкостями дипломатического этикета в отношении пребывавших в полной от него зависимости крымских Гераев.

Поначалу Инает Герай проглотил обиду и даже созвал совет беев, чтобы приступить к организации похода. Однако крымская знать во главе с карачами наотрез отказалась выступать в дальний поход, тем более, что требовалось вывести из Крыма практически все боеспособное войско. Действительно, у Перекопа кочевал недружественно настроенный Кан-Темир, и покинуть полуостров в таких условиях означало практически открыто сдать его на разграбление тому, чьи убийства и грабежи 1628 г. были еще свежи в памяти крымцев. Кроме того, беи обратили внимание хана на то, что он сам предпочел сначала не заметить – султан обращался к независимому крымскому властителю, владыке хутбэ и монеты, в совершенно недопустимой манере, приказным тоном, словно к собственному слуге, и даже угрожал убийством! При этом не были присланы традиционные в случае приглашения в поход подарки – драгоценные сабля и халат для хана, одежды и кисеты с деньгами для его военачальников – так называемые походные выплаты «тиркеш бага». Османская империя переживала времена финансовой дезорганизации, и султан решил отправить хана на войну без приличествовавших его сану подарков. И даже более того – бейлербей Каффы Ибрагим-паша отказал Инаету Гераю в праве получения традиционной доли доходов от каффинской таможни, полагавшейся крымскому хану в качестве сальяне.

Было очевидно, что султан перешел все границы и хану следует достойно ответить на столь оскорбительный тон и потребовать возобновления безосновательно прекращенных выплат. Последней каплей стало заявление султанского чауша о том, что если крымцы немедленно не выступят в поход, то султан низведет Крымское ханство до статуса обычной османской провинции и обложит ее жителей хараджем – налогом, который взимался лишь с неверных, а в том случае, если они откажутся платить, прикажет поголовно истребить всех татар. После этого какие-либо переговоры с султаном были уже абсолютно невозможны – собравшись на всенародный курултай, крымцы единодушно присягнули на оружии не подчиняться более османскому султану и не повиноваться его указам в том случае, если вместо Инаета Герая будет прислан из Стамбула новый хан, не соглашаться на замену, а если же турки пойдут на Крым войной, сражаться с ними, не щадя живота своего. Если будет необходимо, то воины обещали сжечь свои дома, уйти в степь и разить противника оттуда – лишь бы не покориться ненавистному врагу.

Инает Герай приступил к подготовке обороны. Для этого нужно было решить две стратегически важных задачи. Во-первых, следовало захватить Каффу, бывшую твердыней турецкого владычества на полуострове и главным местом высадки турецкого десанта в случае открытой войны с османами. Во-вторых, накрепко закрыть Перекоп от вторжения орд Кан-Темира.

Атака на Каффу увенчалась полным успехом – неожиданным стремительным рывком ханское войско ворвалось в город и заняло его без боя. Турецкий наместник-бейлербей Ибрагим-паша и подчинявшиеся ему османские чиновники были казнены, население города приведено к присяге на верность Инаету Гераю, а управлять городом и провинцией поставлен ханский наместник. Султан был настолько обескуражен стремительным захватом Каффы, что попытался пойти на попятную, прислав все положенные дары и призывая хана отправиться в поход уже не против Ирана, а против Речи Посполитой. Однако веры уловкам османов у татар уже не было, хан понимал, что будет смещен, как только его войско удалится в поход, и не заглотил турецкую наживку.

Следующим шагом Инаета Герая стала попытка уладить отношения с Буджакской Ордой, однако надменный Кан-Темир не пожелал договариваться и ответил следующим образом: «Я раб не хану, а своему повелителю падишаху, и ему я не изменю. Вас же за вашу измену мы будем сечь в самом Крыму, а детей и жен ваших брать в плен!» Тон Кан-Темира был грозен, но его войско насчитывало не более 12 тысяч сабель, и хан, имевший вдесятеро большее количество воинов, мог бы выступить в степь и без труда разгромить воинственного бея, тем более что значительная часть воинства Кан-Темира и вовсе предпочла бы сдаться без боя на милость хана.

Впрочем, перевес в силах над Буджакской Ордой не решал стратегической проблемы противостояния с Турцией, и Инает Герай обратился с посольством за помощью к королю Речи Посполитой Владиславу IV (1632–1648 гг.). Хан открыто объявлял о своем переходе под протекторат польской короны и просил прислать военную подмогу для борьбы с османским султаном. Опасаясь прямого конфликта, польский король решил действовать подобно своему предшественнику – вести против османов «гибридную войну», не объявляя о своей позиции открыто, но втайне помогая хану, направляя к нему казаков, якобы действующих самовольно без королевского ведома и на то разрешения. Обращаясь к великому коронному гетману Речи Посполитой Станиславу Конецпольскому, Владислав IV прямо сослался на опыт своего отца во взаимоотношениях с Мехмедом и Шахином Гераями: «Как вы помните, нечто подобное было и при отце нашем, когда прежний хан с Шахином Гераем просили о том же. Полагаем, что тем же образом следует поступить и теперь: не отнимая у хана надежды, наблюдать за дальнейшим развитием событий».

Реальная помощь Речи Посполитой в итоге оказалась существенно меньшей, чем рассчитывал Инает Герай. Если поначалу к нему должны были выступить пять тысяч запорожцев, то в итоге осталось лишь шесть сотен казаков во главе с атаманом Павлом Бутом. Не дождавшись серьезных сил пехотинцев и пушкарей в подкрепление, крымский хан решился действовать собственными силами, и были они немалыми – в январе 1637 г. через Перекоп на Буджак проследовала 150-тысячная армада крымцев и ногайцев. Устрашенный несметным воинством, Кан-Темир бросил свои отряды на произвол судьбы, а сам помчался искать спасения под покровом полы османского падишаха в Стамбуле. Источники сохранили его слова к боевым побратимам: «Спасайтесь, как можете, а мне лучше погибнуть от сабли султанской, чем от ханской». Буджакцы же предпочли массово перейти на сторону победителя.

Уверенный в своих силах Инает Герай написал в Стамбул, требуя выдать ему Кан-Темира: «Вам известно, что при смене без всякой причины Джанибека Герая, сколько было вооруженных столкновений, стоивших жизни двум визирям и нанесших ущерб чести правительства! Кан-Темир, принявший сторону Джанибека Герая, был причиною погибели Мухаммеда Герая; да и Шахин Герай, пошедши по его стопам, подвергся заключению и терпит бедствие. Хотя падишах и дал нам Крымское ханство; но увольнение мое по наветам некоторых злонамеренных людей несомненно. Сколько лет я терпел несчастия и лишения ради нескольких дней покоя и безопасности! Поэтому нельзя было далее выносить злых умыслов Кан-Темира: показав свойственную нашей природе энергию и мужество, мы разгромили области и селения упомянутого Кан-Темира, затоптав их под ногами татарского войска и захватив в плен его жену и сына, чем он тоже получил заслуженное наказание. Нам известно, что он, бежав, ушел в Стамбул и нашел себе убежище в Порте. Кан-Темир один из наших подданных; я желаю, чтобы нам благополучный падишах прислал его сюда. Братья Кан-Темира, Урак-мурза и Сельман-шах с семью, восемью тысячами ногайцев, выпросив от меня помилование, перешли в мою службу; если его величество падишах не выдаст мне Кан-Темира, то я, перейдя Дунай, сам лично явлюсь близ Стамбула и вытребую этого бесстыдного лицемера, называемого Кан-Темиром. Если мне скажут, что с дарованием Кан-Темиру области Очакова и Силистры он, мол, сделался нашим беем, то эти слова будут причиною возмущения. Если вы полагаете, что успокоите нас, говоря “Вам дан халат и указ; вы по-прежнему хан”; что мы, обманувшись вашими лживыми словами, заснем заячьим сном и, когда вы будете смеяться нам в лицо, мы вернемся, уйдем и распустим собранные у нас татарские войска, а вы между тем через несколько дней пришлете нового хана, так вы очень ошибаетесь. Мы войск не распустим, а чтобы распустить их, мы потребуем серьезного залога: мы не хотим никого ни из янычар, ни из других очагов; нам надо прислать кого-нибудь из корпорации улема; а то для нас ничего не стоит пойти туда, чтобы потребовать выдачи Кан-Темира. После не говорите, что мы не предуведомляли вас. Вы человек, умеющий распутывать трудности, так поступайте же сообразно с тем, что разумно. Прощайте!»