Когда 15 ноября 1628 г. верные Шахину Гераю татары и союзные им украинские казаки вышли к перешейку, крепость Ор-Капы уже надежно затворила все ворота и грозно ощетинилась ружейными стволами и орудийными жерлами. Казаки к тому же прельстились легкой добычей, решив захватить выпасавшееся неподалеку большое стадо скота одного из ногайских улусов. В итоге пресловутая украинская рачительность, если не сказать жадность, решила судьбу похода. Отягощенные добычей, вынужденные заботиться о захваченном скоте казаки потеряли и воинственность, и мобильность. Они больше заботились о том, чтобы сберечь уже захваченное, чем добыть новое, ворвавшись в Крым. Остановившись у крепости, казаки подумывали о том, чтобы вернуться домой.

Шахин Герай пытался удержать их от отступления: «Паны молодцы! Не таков я, чтобы желать войску позора и вести на верную гибель, – напротив, я веду его к славе и заслугам! Разве пристойно воину отступать, не попытав счастья в бою с неприятелем и лишь придав ему смелости?! Дайте мне еще одну ночь – у меня там есть друзья, что сообщат мне о силах и замыслах врагов моих: стоит ли нам дальше бороться или нет, а тогда уже и отступайте». Однако все было бесполезно – казаки решили отступать, ведь они уже получили свое, захватив немалую добычу. Судьба Крымского ханства и его правителей волновала казаков меньше, чем добрая скотина, которая всегда пригодится в крестьянском хозяйстве или принесет хороший барыш при продаже. Поход на полуостров закончился, так, по сути, и не начавшись, хозяйственность запорожцев, которые совсем недавно героически спасли Мехмеда и Шахина, осажденных в Кырк-Ере, на этот раз превзошла их храбрость. Крымским же изгнанникам оставалось лишь рассчитывать на повторение похода ближайшей весной.

Тем временем Стамбул, прекрасно понимая, что за походом на Перекоп стоят поляки, но не решаясь за отсутствием убедительных доказательств прямо обвинить Варшаву, требовал от короля выдачи братьев-беглецов. Поляки притворно отвечали, что знать ничего не знают и никакого дела до событий в Крыму им нет. Польный коронный стражник Стефан Хмелецкий отвечал: «Шахин Герай враждует с Джанибеком Гераем, но какое мне дело до них? По мне, так пусть бы земля разверзлась и поглотила их обоих, ибо они со своими татарами постоянно нарушали мир Польши и Турции… Вы пишете, что он у казаков, – но лишь Богу ведомо, где он скрывается по полям и островам, среди рек, озер и болот». Все понимали, что дипломатическая игра шита белыми нитками, но доказать что-либо действительно было невозможно – Речь Посполитая собиралась вести, да уже и вела против Турции «гибридную войну», поддерживая казаков и крымских изгнанников деньгами, организацией и боеприпасами и в то же время официально открещиваясь от них. Впрочем, в этом не было ничего нового, подобным образом не единожды поступали также все их соседи – и то же Крымское ханство, и Османская империя, и Московское царство.

Новый поход на Крым планировался на весну 1629 г., и деятельные братья активно собирали армию вторжения, привлекая в нее всех желающих. Мехмед Герай, в частности, договорился о помощи с беем Малой Ногайской Орды Касимом, который должен был выступить с большими отрядами конницы. Казаки же рассчитывали в этот раз ударить и с суши, и с моря, выйдя на вертких чайках в Черное море раньше, чем неповоротливые турецкие галеры покинут свои зимние стоянки. Подготовку и сборы активно поддерживали поляки, получавшие двойную выгоду, отправляя потенциально опасных и всегда склонных к бунту казаков воевать в Крыму, а не жечь магнатские фольварки и истреблять польскую шляхту. Кто бы ни пустил друг другу кровь, кто бы ни вышел победителем, Речь Посполитая в любом случае оказывалась в выигрыше – она могла рассчитывать на спокойный год как без казацких бунтов, так и без татарских набегов.

Казаков в этот раз собралось великое множество – около 40 тысяч. Поход обещал быть гораздо мощнее и организованнее предыдущего. Впрочем, получивший зимнюю передышку Джанибек Герай также не терял времени даром, укрепляя закрывавшую Перекоп крепость Ор-Капы. Привыкнув к тому, что турецкий флот надежно прикрывает полуостров от вторжения с моря, хан все еще не подозревал, что турки уже потеряли право гордо именовать Черное море «турецким озером» – отныне на нем грозную силу представляли флотилии чаек запорожских казаков, годные как для успешного морского боя против грузных галер, так и для быстрой высадки многочисленного десанта в любом мало-мальски пригодном для этого месте побережья. Разбившие войско Кан-Темира казаки, обещавшие, по словам московских посланников Степана Тарбеева и Ивана Басова, прийти вскоре в Крым и сушей, и морем, хорошо знали, о чем говорили.

Надежно закупоренное горлышко Перекопа отныне не спасало Крым – нужно было охранять все протяженное побережье полуострова, организовывать сухопутное и морское патрулирование. Об этом Джанибек не подумал, да и не был в состоянии обеспечить, даже если бы и захотел. В итоге 5—7-тысячный казацкий десант, незаметно высадившись где-то в районе юго-западного побережья Крыма и пройдя лесами в глубь полуострова, рано утром вышел к крепости Мангуп-Кале. Считавшаяся неприступной, она практически не охранялась, хотя именно здесь хранились драгоценности ханского двора. Захваченная казаками добыча оказалась колоссальной. И, главное, ничто не мешало запорожцам высадиться в другом месте и вновь произвести нападение и снова уйти в море или даже пойти прямиком на ханскую столицу Бахчисарай.

Нападение на Мангуп было не только походом за богатой добычей, оно должно было отвлечь Джанибека от Перекопа. Хан, однако, не клюнул на приманку, прекрасно понимая, что вторжение сухопутных сил станет для него катастрофой, несравнимой ни с какими казацкими десантами.

Сухопутное войско вторжения тем временем также выдвинулось на исходные позиции к днепровской переправе. Здесь вновь дал о себе знать самый характерный элемент казацкой жизни, бывший большим достоинством в плане отстаивания личных прав и свобод каждого отдельного казака, и крайне болезненным недостатком в организации походов, построении государственности или не терпевшем многоначалия и длительных совещаний бою, когда требовалось быстрое и четкое выполнение приказа, без рассуждений и препирательств. Это была военная демократия, требовавшая предварительного обсуждения всех стратегически важных решений на общевойсковом сходе, сущность и одновременно главный недостаток которой хорошо отмечен в знаменитой украинской пословице: «Где три украинца, там два гетмана и один предатель». Подобное было невозможно ни в турецкой армии с ее жесткой дисциплиной, ни в московском войске, ни даже в татарском общенародном ополчении. Отчасти нечто схожее существовало лишь у поляков, свято чтивших шляхетский кодекс чести, но и у них это ограничивалось лишь слоем шляхты да магнатов. Украинские казаки же были уникальны – здесь равные права признавались за всеми, старшина (командиры) были выборными, а самый распоследний бедный, голый и босый «сиромаха» (от «сирый» в значении бедный, убогий, несчастный) считал себя равным гетману.

Традиции украинской казацкой вольницы дали о себе знать и в этот раз – на днепровской переправе отряд разделился на две части, каждая из которых выбрала собственного вожака. На подступах к Перекопу их поджидало войско крымцев и ногайцев, завязавшее 29 мая 1629 г. бой, в котором запорожцы потеряли около тысячи человек, но победили противника и заставили его отступить под защиту крепостных стен Ор-Капы. На следующий день был намечен решительный приступ.