Подумать только, какая насыщенная жизнь настала у меня с исчезновением виртомира! Врагу не пожелаешь такой жизни…

Впрочем, врагам, которым мне сегодня пришлось бросить вызов, я пожелал бы и не таких прелестей. Риппер, Бешеный Слон и Хомяк-Людоед (по правде, из всей троицы это его следовало бы окрестить Слоном, ибо габаритами он превышал любого из своих напарников) угрожающе нависли над моей Черной Гарпией, сбитой с ног и придавленной к полу тяжелыми ботинками охранников. Дабы отключить у строптивицы гиперстрайк, Хомяк-Людоед безуспешно пытался изловить руку Каролины, а девушка, в свою очередь, старалась заехать ему этой рукой по ухмыляющейся физиономии. Тоже безрезультатно, хотя не попасть кулаком по такому широченному лицу было сложно. От их возни лестница ходила ходуном и вот-вот грозила обвалиться на головы тем врагам, что бежали за нами десятком пролетов ниже.

– Стой, где стоишь, Гроулер! – протрубил по громкой связи Бешеный Слон, направляя на меня инжектор файермэйкера. – Или хочешь, чтобы я зажарил из тебя сочный бифштекс? Бросай свою трубу! Бросай, кому говорят!..

Как эффектно сказано! Ну прямо турнирная арена с ее традиционным обменом любезностями! И вроде бы серьезные ребята, однако ведут себя так, словно не свергают государственную власть, а вышли растрясти кости на полигон стадиума!

Я и рад был бы ответить чем-либо подобающим, но, во-первых, ужасно спешил, а во-вторых, отлично усвоил, что давно играю не на арене. Вне ее царили совершенно иные правила. И одно из них гласило: меньше слов – больше дела…

Баллисту, которую бесцеремонный Слон окрестил трубой, я не бросил. Я не сделал это по приказу его капитана, так что не понимал, с какого перепуга должен бросать «метеор» сейчас. Пусть считают хоть до сотни. Если, конечно, успеют хотя бы до одного…

Стрельба на опережение, удачно опробованная мной на Ахиллесе, сработала и здесь. Следовало бы шарахнуть по этой кучке безмозглых идиотов очередью, но я вовремя спохватился: отскочившие от их «форсбоди» стальные снаряды могли рикошетом угодить в барахтающуюся на ступенях Каролину. Один прицельный выстрел тоже был опасен рикошетом, но уже не в такой степени.

В отличие от своего капитана, Бешеный Слон оказался на удивление проворным представителем реалерской фауны (впрочем, нерасторопность Ахиллеса была лишь досадной случайностью; кто-кто, а я-то знал, какой он в действительности нерасторопный). Чтобы угадать мой ход, Слону потребовалась доля секунды. Столько же потребовалось и мне, дабы осознать: курок его файермэйкера спущен и в следующее мгновение вместо меня на лестнице окажется жареный бифштекс, как справедливо подметил господин Бешеный.

Не имело значения, кто из нас нажал на спусковой крючок первым. Все решилось не этим, а скоростью полета наших снарядов, в которой мой «метеор» на порядок превосходил оружие Слона. Контейнер с самовоспламеняющимся термогелем еще не вырвался из инжектора файермэйкера, а разящий шар баллисты уже подлетал к своей цели…

Бешеный Слон вышел из игры тем же неблагородным манером, что и его капитан, разве что пострадал больше – снаряд угодил ему в нагрудник и, лишив сознания, крепко припечатал к лестнице. Выскочивший из рук Слона файермэйкер улетел через перила в шахту.

Меня спасла турнирная привычка – стрелять по цели только в движении: жизненно необходимый прием, особенно на открытых аренах. Неподвижная мишень – легкая мишень. Бешеный Слон также владел техникой стрельбы в движении, однако произвести маневр уклонения ему помешали стоявшие по бокам товарищи. Я же в момент выстрела совершил резкий уход с линии огня файермэйкера, при этом едва не перевалившись через перила. Но риск был оправдан – лучше уж так, чем безуспешно тушить на себе липкий горящий термогель.

Разрывной контейнер с зажигательной смесью со зловещим шипением пролетел над моим плечом и разбился о стену метрах в двадцати позади. Хлопок, треск – и через миг путь к отступлению нам преградила стена ревущего пламени. Коварство термогеля заключалось в том, что он мог полыхать долго и жарко даже на несгораемой поверхности. Вырвавшаяся из контейнера липкая субстанция залила стену и лестницу, и потухнуть ей предстояло не скоро.

Крупнокалиберный пулемет в руках Риппера загрохотал и заходил ходуном, окатив меня потоком свинца. Пули ударили по меркуриевой броне, с каждым попаданием отбрасывая меня на шаг по направлению к плотной огненной завесе. Ощущение было отвратительное: словно я угодил на наковальню, а дюжина кузнецов без устали колотит молотами по моим доспехам. Попадая в броню, пули не причиняли мне вреда, однако если бы хотя бы одна из них угодила в шлем – нокаут и сотрясение мозга в лучшем случае. А Риппер явно стремился к этому, рассчитывая на то, что из сотни выпущенных им пуль какая-нибудь обязательно поцелует меня в лоб.

Скрипя зубами от боли под градом сокрушительных ударов – что ни говори, а синяки на теле наверняка выступят (и хорошо, если на живом теле!), – я изо всех сил старался взять Риппера на прицел, что мне никак не удавалось. Злило то, что, оставаясь подвижным, я был при этом абсолютно беспомощен: ни ответить ублюдку точным выстрелом, ни просто подскочить и разбить ему для симметрии вторую половину лица. А упоенный стрельбой Риппер лишь хохотал во всю глотку, что слышалось даже сквозь пулеметный гвалт.

На выручку мне пришла Черная Гарпия. Правда, помощь ее вышла непреднамеренной, но подоспела весьма кстати. Продолжая борьбу с Хомяком-Людоедом, Каролина чересчур энергично брыкнула ногой, однако угодила не по нему, а по бедру упоенно расстреливающего меня Риппера. Того качнуло, и ствол его пулемета ушел вверх, начав крошить пулями лестничный пролет над нашими головами. Выпавшая на мою долю секундная передышка была использована мной с пользой. Получив отсрочку, я наконец-то упер приклад «метеора» в ноющее от ударов плечо и, взяв на мушку заплывшее свежим синяком лицо врага, выстрелил…

Второго своего собрата по оружию, теперь уже бывшего, я прикончил хладнокровно и без зазрений совести. Между спортивной игрой и игрой на выживание пролегла огромная пропасть. В данный момент я стоял на том ее краю, где царили более жестокие порядки, далекие от законов спортивной этики. Отсюда и совершенно иная мораль… то есть полное ее отсутствие. Зверюга Гроулер, всемирно известный реалер-убийца, вернулся, и он отнюдь не собирался подставлять вторую щеку этому дерьмовому беспринципному миру.

Риппер зря не надел шлем – возможно, это все-таки спасло бы ему жизнь. Впрочем, пожалеть о собственной халатности пулеметчик все равно не успел, ибо погиб быстро и без мучений. Снаряд «метеора» начисто снес ему голову, разбросав остатки мозга и обломки черепа по лестнице и лежащему на ней без сознания Бешеному Слону. Обезглавленное тело Риппера покачнулось, после чего пластом повалилось назад, так и не выпустив из рук дымящийся пулемет…

Прижавший неукротимую Кэрри к полу, Хомяк-Людоед мигом оценил свое проигрышное положение – его «кальтенвальтер» находился в кобуре, а моя баллиста уже целила ему в лицо. О том, что капитан Гроулер – хороший стрелок даже из экзотического «метеора», Хомяку наглядно демонстрировал безголовый труп товарища, распластавшийся неподалеку от него. Я не собирался щадить Хомяка и не пощадил бы, только этот подонок поднял руки раньше, чем я спустил курок.