— Выходит, господина Реинссона и барышень Ларгуссон можно отбросить, — заключила София уныло. — Может быть, мы не там ищем? В конце концов, это мог быть любой из жителей Бивхейма и окрестностей!

— Возможно, — согласился мировой судья — Но тогда решительно неясно, зачем похитили дневники дракона. К тому же убийца заранее подготовил ключи, а значит, давно планировал преступление. Надо думать, мы разыскали всех, у кого имелись явные основания желать смерти Ларгуссону.

София не нашлась, что возразить, и дальше они шли в молчании.

День был хмур, будто сожалея о том, что на его долю припали столь грустные события. Видимо, собиралась непогода — бог Тор глухо рокотал в небесах, уже готовый поразить землю молнией.

Молодая женщина бросила взгляд на пасмурное небо и поежилась, не без оснований опасаясь, что вот-вот начнется ливень. По правде говоря, она с детства отчаянно боялась гроз, слишком близко к сердцу восприняв рассказы няньки о колеснице, запряженной козлами, на которой восседал грозный Тор, забавы ради с хохотом мечущий вниз свой молот Мьельнир.

Оставалось надеяться, что визит будет недолгим и она успеет вернуться домой до начала ненастья.

Особняк Шоровых, на взгляд госпожи Черновой, походил на сарай: прямоугольный, с узкими окнами-бойницами, без всяких архитектурных излишеств и украшений. К дому вели деревянные ступени, что делало его еще больше похожим на обычную хозяйственную постройку. Впрочем, Шоровы уже давно поговаривали, что вскорости расширят и благоустроют свое жилище.

Будто чувствуя опасность, хозяева решительно отказались их принять, и мировому судье даже пришлось воспользоваться своей властью и прибегнуть к угрозам, чтобы их впустили.

Весьма недовольный такой настойчивостью господин Шоров ждал их в богато обставленной гостиной. Он прохладно поприветствовал соседей и скомкано пробормотал что-то о болезни супруги, которая не позволила ей спуститься к гостям.

— Чем обязан? — поинтересовался он, налил себе коньяку и стал настойчиво предлагать угощение господину Рельскому.

— Господин Шоров, мне не до любезностей. Не буду увиливать, нас привело сюда весьма неприятное дело, — начал мировой судья, поигрывая тростью и непритворно хмурясь, и закончил резко: — у меня есть самые веские доказательства, что вы причастны к шпионажу в пользу Муспельхейма. Я без труда могу начать процесс по обвинению вас в государственной измене.

Сосед прекратил расхваливать выдержанный напиток, залпом выпил все, что было в его стакане, затем вытер взмокший лоб и повернулся к Софии. Побагровевшее лицо вояки вдруг сделалось жалким.

— Вы что же, верите в эту ерунду? — спросил он. — Я честный человек, это точно!

Пожалуй, при иных обстоятельствах молодая женщина действительно не поверила бы в такую нелепицу, но не было никаких оснований сомневаться в словах господина Рельского.

— Верю, — подтвердила она тихо.

— Не пытайтесь перетянуть госпожу Чернову на свою сторону, — вмешался мировой судья холодно. — В конце концов, вы не выказывали к ней никаких добрых чувств, когда я просил госпожу Шорову прекратить поносить ее на каждом углу.

София укоризненно взглянула на господина Рельского, задетая тем, что о ней говорили в третьем лице, и лишь потом осознала смысл его слов.

— Вы просили оставить меня в покое? — переспросила она.

— Разумеется, — неохотно подтвердил он, кажется, уже сожалея, что наговорил лишнего. Он не любил показной благотворительности и терпеть не мог изъявлений признательности.

— Как давно?

Он лишь пожал плечами.

— Неважно.

Молодая женщина попыталась возразить, находя это как раз существенным, но мировой судья ее не слушал.

— У вас есть выбор, — произнес он, обращаясь к господину Шорову, — или вы сейчас же признаетесь во всем, и тогда я дам вам месяц, чтобы покинуть Мидгард, или же мой доклад поступит в столицу уже завтра. Выбирайте.

— Господин Шоров, но вы ведь всегда ненавидели Муспельхейм и его жителей, — вмешалась София, — как вы могли им продаться?

— Вы меня презираете, да? — вдруг спросил господин Шоров, и в его басовитом голосе послышались визгливые истеричные нотки. — Вы считаете меня предателем. Это точно! Но я всего лишь взял свое! Я отдал этому… — последовало непечатное выражение, — Мидгарду двадцать лет, и что взамен? Скудное содержание, которого едва хватало на самое необходимое. А когда я получил серьезное ранение, они не нашли ничего лучшего, чем просто списать меня, это точно! Жить на гроши и питаться капустным супом… Нет уж! Поэтому да, я согласился! Я ненавижу Муспельхейм, ненавижу! Но они платят, и платят хорошо!

Он уже кричал, захлебываясь в своей злости. И без того красное лицо сделалось багровым, вытаращенные глаза горели ненавистью.

— Вижу, вы нашли себе оправдание, — заключил мировой судья, с отвращением глядя на соседа. И закончил сухо: — Вас бы следовало раздавить, как таракана, и только ради госпожи Черновой я этого не сделаю. Советую вам как можно скорее убираться отсюда, пока не оказались в руках правосудия.

— Вы ничего не докажете! — проворчал господин Шоров, внезапно успокаиваясь. — Конечно, вы влиятельны, но у вас нет свидетелей кроме госпожи Черновой, а ей теперь никто не поверит, это точно.

— Зря вы на это рассчитываете, — мировой судья покачал ногой, обутой в дорогой штиблет, и как будто был полностью поглощен сверканием пряжки. — Письменных доказательств тоже вполне довольно. Махинации с бракованным оружием, шпионаж — уверен, вам найдется, что предъявить. А ваша досточтимая супруга расскажет все, чтобы себя выгородить, еще и намеренно вас очернит, лишь бы самой выкарабкаться.

Господин Шоров молча хватал ртом воздух, напоминая то ли выброшенную на берег рыбу, то ли вареного рака. Вот только выросла эта рыбешка отнюдь не в чистой горной речушке, а в сточных водах войны.

— Взгляните, вот копии некоторых материалов, — господин Рельский протянул ему какие-то бумаги.

Тот принял их с опаской, будто ядовитую змею, и стал просматривать, по мере чего его руки все явственнее дрожали. Просмотрев последний лист, он отшвырнул их в сторону, упал в кресло и закрыл лицо руками.

— Убедились? Уже этого достаточно для смертной казни. Власти не склонны такое спускать, — заверил мировой судья. — Так что сейчас мы пойдем к нотариусу, при котором вы напишете все: подробно расскажете о своих преступлениях и признаете, что намерено оговорили госпожу Чернову. Или я вас арестую на месте, полиция ждет неподалеку. К слову, зачем вам потребовался этот фарс с обвинениями в адрес госпожи Черновой?

К счастью, давать признательные показания можно было и письменно, а вот обвинять кого-то другого закон требовал только лично.

— Это все жена, — буркнул сосед, сдаваясь. — Она видела той ночью женщину, но толком не рассмотрела, это факт. А потом наболтала соседкам всякой чуши.