схватили сионисты. В семье запрещено было говорить, что Башар не вернется. Жорж выходил из себя, если он не знал, где находится Джибриль. То, что было естественным для других мальчишек – играть на улицах до глубокой темноты, носиться по полям и ночевать у друзей, – для Джибриля оборачивалось постоянной борьбой с отцом.

– Пойдем искать Джибриля, – сказал Жорж в тот вечер.

Муэдзин призывал к ночной молитве, когда они вышли на улицу. Добравшись через полчаса до лагеря, они принялись спрашивать о Джибриле и довольно быстро нашли его. Он сидел на стене с группой ребят постарше. Компания походила на заговорщиков. Все курили. Заметив Жоржа, Джибриль быстро выбросил сигарету.

– Ты курил? – спросил Жорж.

– Нет.

Жорж толкнул свою инвалидную коляску к Джибрилю.

– Иди сюда.

Джибриль осторожно слез со стены. Жорж понюхал его лицо.

– Ты мне лжешь?

– Нет.

Пощечина не заставила ждать.

– Давай домой.

И Жорж покатил коляску. Джибриль потащился следом. Амаль спиной чувствовала презрительные взгляды его друзей.

– Ты уже сделал домашнее задание? Ты должен быть лучшим в классе, слышишь? Не позорь меня!

Амаль понимала, что на самом деле речь не только о школе. Дело было в друзьях Джибриля. Мальчишки эти были хорошо известны в «Аиде». У многих из них имелось оружие. Они всё ненавидели. Школу, которая готовила их к жизни в мире, где им нет места. Своих отцов, произносящих громкие слова, но не способных выбраться из нищеты. Они не верили незыблемому закону: отец всегда прав. Разве отцы могут быть образцом для подражания, если работы у них нет, они днями просиживают в кафе, убивая мух и мусоля разговоры о том, что наступят времена получше? Ничего не наступит. Если только они сами не возьмут дело в свои руки.

– Я больше не пойду в школу, – сказал Джибриль.

– Еще как пойдешь, пусть даже мне придется таскать тебя туда каждый день за уши! Ты учишься не только для себя. Ты делаешь это для своего народа. Нам нужны врачи, учителя, инженеры!

– А что ты сделал для нашего народа? Вы разбежались, как крысы!

– Как ты смеешь так разговаривать с отцом!

– Вы должны были сражаться. Как Башар! Он мученик. А ты просто трус!

Жорж перегородил ему дорогу своей коляской, размахнулся, но не попал. Джибриль ловко увернулся. Но тут же подступил и процедил, глядя Жоржу прямо в лицо:

– Ударь меня. Ну давай! Ударь!

Жорж ударил и теперь попал. Щуплый Джибриль, покачнувшись, упал. Но тут же вскочил и бросился на Жоржа, точно разъяренный бычок. Он опрокинул его вместе с инвалидной коляской. Жорж обхватил сына и зарычал.

– Прекратите! – закричала Амаль.

И попыталась ухватить отца за руки. Но она была бессильна против мужской ярости, вырвавшейся на волю. Джибриль колотил отца кулаками.

– Ты что, с ума сошел? – кричала Амаль.

Нельзя бить отца. Тем более инвалида. Но именно этого и хотел Джибриль. Показать, что он презирает отцовские правила. Эти правила были законами прежде, когда мир пребывал в порядке, но сейчас, на свалке истории, они тоже должны отправиться на свалку. Жорж застонал.

Амаль помогла ему подняться.

– Тебе должно быть стыдно! – бросила она Джибрилю.

Брат стоял перед ними, сжатые кулаки подрагивали – еще совсем ребенок, с потерянным видом. И вдруг он рванулся в темноту, словно увидев злого джинна. Жорж ухватился за инвалидное кресло, оперся на него.

– Подожди, папа! – Амаль помогла ему сесть обратно. Она видела, что ему больно. – Ты ранен?

– Я в порядке! Вперед!

Дорога была темной. Тявкали собаки. Амаль толкала коляску по каменистой тропинке, пока они не вышли на освещенную улицу.

* * *

Азиз переворачивал стулья на столы, когда они проходили мимо его кафе.

– Абу Башар! Что случилось?

– Салам, Азиз. Все в порядке, слава Аллаху.

Азиз заметил кровь на рубашке Жоржа. Он бросил быстрый взгляд на Амаль и провел их внутрь. Жорж был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Азиз поставил стул, и Жорж с благодарностью пересел.

– Это были солдаты?

– Нет. Мой сын.

– Ты пострадал?

– Нет, просто немного выдохся.

– Позвать доктора Хашема?

– Нет! Принеси мне стакан воды! – велел Жорж дочери.

Она ушла на кухню, а Азиз принялся вытирать салфеткой кровь с лица Жоржа. Вернувшись, Амаль дала отцу попить. Постепенно его дыхание выровнялось.

– Когда ты вернешься, – сказал Азиз, – он будет просить прощения. В его возрасте все мы были горячими головами.

Азиз подошел к стойке и достал с полки бутылку анисового шнапса. Жорж опустил голову на руки и тихо пробормотал, обращаясь к Амаль:

– Что я мог сделать? Я должен был увезти вас оттуда в безопасное место.

Жорж взял Амаль за руку, и она почувствовала, что он дрожит. Никогда еще она не видела отца таким неуверенным. Даже в 1948-м, в том проклятом году, из которого он так и не смог выбраться. В том 1948-м, когда его граммофонная пластинка треснула.

– Ты должна присматривать за Джибрилем, – сказал он. – Я не могу больше его… – Он стиснул зубы, чтобы не заплакать. Не при дочери. – Что мне делать, Амаль?

Амаль не знала, что ответить. Отец никогда не задавал подобных вопросов. Отцы не спрашивают дочерей о таких вещах. Отцы всеведущи. Азиз поставил на стол два стакана с араком и чокнулся с Жоржем:

– Sahha! [51] Послушай, Жорж, ты не сможешь остановить Джибриля. Кто освободит Палестину, если не мальчишки?

– Я уже потерял одного сына.

Он впервые произнес эти слова. Признал, что Башар никогда не вернется.

– Да помилует Аллах его душу, – пробормотал Азиз.

Аллах, в которого он больше не верил. Потому что Азиз верил в еврея по имени Маркс и в атеиста, писавшего запрещенные вещи в журнале, который Азиз прятал под прилавком, – доктора Жоржа Хабаша, педиатра из христианской семьи. Доктор родился в Лидде и учился в гимназии в Яффе. Все говорили о нем с восхищением. Амаль и сама видела его однажды, очень коротко, в июле 1948-го в Лидде. Во время исхода, когда десятки тысяч людей покинули Лидду, он оказывал помощь раненым и хоронил мертвых на обочинах дорог. Позже руководил народной клиникой в Аммане, прививал детей беженцев от туберкулеза и вдохновлял молодежь своими политическими идеями. Он основал арабское национальное движение, которое ставило целью свержение арабских диктаторов и объединение всех арабов. Никаких границ, никаких религий, никаких кланов. Нерелигиозная нация, которая будет достаточно сильна, чтобы освободить Палестину. Иорданские солдаты прочесывали лагеря беженцев в поисках Хабаша и его последователей. Именно с такими ребятами Джибриль курил, сидя на стене. Именно от них Жорж хотел оградить сына. Ведь еще одна потеря разорвет его душу.

Что же могла Амаль ответить отцу? Если он запретит Джибрилю встречаться