Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это Яффа, – говорит он. – Недалеко отсюда находился дом моей матери.
Я переворачиваю фотографию. Штамп студии и старомодный почерк Морица: «Яффа, 1956 год».
– Я никогда раньше этого не видела. Жоэль ничего об этом не рассказывала.
Он внимательно смотрит на меня, и теперь моя очередь выдержать его взгляд.
– Я нашел снимок в его доме. Он его прятал.
– Когда ты его нашел? После его смерти или до?
– До.
– И так ты узнал, что у него была семья в Израиле?
Он избегает моего взгляда. Беспокойно поглаживает подбородок.
– Я думаю, Жоэль знает больше, чем говорит.
– Спроси ее сам. Ты придешь сегодня вечером?
Он кивает.
– До встречи. Я должен работать.
Он целует меня в щеку, поцелуй был бы нежнее, если бы он знал, что может доверять мне. Он уходит, а мне требуется несколько секунд, чтобы выйти из ступора.
– Элиас! Подожди! – Бегу за ним. И догоняю его на углу. – Тебя видела соседка. У Морица. В ночь его смерти. Она услышала выстрел. И вчера дала свидетельские показания полиции.
Элиас сразу же понимает всю серьезность ситуации. Он достает из кармана мобильный телефон и звонит жене. Она говорит так громко и взволнованно, что я слышу ее голос. Где ты? Я звонила тебе! Комиссар Греко только что был у нее, вместе с двумя полицейскими. Они хотели арестовать Элиаса. На глазах у детей. Я смотрю вверх по улице. У входной двери его офиса стоит человек в плаще. И полицейская машина. Элиас мгновенно разворачивается.
Я иду за ним. Но он быстрее.
– Подожди! Если ты сейчас сбежишь, то только усилишь подозрения!
Потом все происходит очень быстро. Реальность трескается, и перед моими глазами разыгрывается кино, точно дурной замедленный сон. Я чувствую удар в спину. Я падаю, едва успев выставить руки. Я слышу топот, крики, визг шин и вижу, как Элиас перепрыгивает через опрокинутые стулья уличного кафе. Вижу машину, которую он не замечает, она резко тормозит, и ее заносит. Его тело глухо ударяется о металл машины. Почему я не кричу? Меня парализовало, все происходит слишком быстро, вот уже полицейские стоят на коленях перед ним, я даже не успеваю осознать, что случилось. Лишь когда я слышу его крик, меня нагоняет реальность. Я подбегаю, протестую, хватаю его, но на него уже надевают наручники, пригибают ему голову вниз, а меня отрывают от него и отпихивают. Последний взгляд, когда его заталкивают в полицейскую машину, – он смотрит на меня, одиноко стоящую на улице. Обманутое доверие.
Ты все это знала. Ты могла предотвратить.
Элиас отворачивается, машина с мигалкой уносится прочь.
Бариста поднимает опрокинутые стулья и смотрит на меня. Я так и торчу на проезжей части, растерянная. И вдруг замечаю фотографию на асфальте. Яффа, 1956. Быстро поднимаю ее и бегу прочь. Исчезнуть в потоке машин, стать невидимой. Ноет колено, брюки порваны. Я сама себе противна. Доверие так трудно завоевать и так легко растерять.
* * *
Синьор Каталано меня ненавидит. Если бы все зависело от него, меня бы здесь вообще не было. Простите, господин нотариус, но я здесь. Вы должны помочь нам сейчас. Нет, не нам. Вашему другу. Элиасу. Если он окажется в тюрьме, от этой шикарной виллы ему не будет никакого толка. Так что вызволите его. И если нужно, я буду торчать весь день и всю ночь в этом чертовом полицейском участке. Он же невиновен, не так ли, синьор Каталано? Я ему верю. Как вы думаете, он способен убить своего отца? Что между ними произошло? Scusi, простите, синьор Каталано, это меня очень даже касается. Это моя семья.
Каталано звонит прокурору.
– È un amico [53], – говорит он. Затем исчезает за одной из дверей.
Я остаюсь в коридоре, точно посылка с бомбой – громоздкая и мешающая всем бандероль из Германии.
– Мне очень жаль, синьора, комиссара Греко нет на месте, он на допросе.
Мне снова и снова звонит Жоэль, но я не отвечаю. Мне не хочется ее видеть сейчас. Не то выскажу ей то, о чем потом буду жалеть. Затем Каталано с красным лицом выходит из кабинета комиссара. Проходит мимо меня, не говоря ни слова.
– Avvocato!
Он отмахивается от меня, как от назойливой попрошайки, и выходит из здания. Я требую разговора с комиссаром.
– Будьте добры, покиньте комиссариат!
– Скажите, этот комиссар Греко вообще существует?
Они уходят, просто оставляя меня там, видимо надеясь, что я растворюсь в воздухе. Затем открывается дверь и выходит мужчина. У него короткое и крепкое рукопожатие. Тучный сицилиец шестидесяти лет, который не привык открывать свои карты. Спокойный взгляд, доверительный тон, чиновничья невозмутимость.
– Очень приятно, Греко.
Дает отчет быстро и безболезненно:
– Синьор Бишара отказывается давать показания. При опросе несколько дней назад он официально заявил, что его не было на месте преступления. Но соседка, синьора ди Мауро…
– Она могла ошибиться. Было темно.
– Мы просмотрели записи камеры наблюдения в соседнем доме. Это была его машина. Его номерной знак. Он был за рулем.
– В тот самый вечер?
Греко кивает.
– И я отдал орудие убийства в лабораторию на анализ. Мы сопоставили отпечатки пальцев. Они однозначно принадлежат синьору Бишаре.
Внезапная тишина в коридоре опускается, как приговор. Я благодарна, что он не упивается своим триумфом. Я не хочу в это верить. Элиас смотрел мне в глаза, когда говорил, что невиновен. Неужели кто-то может так хладнокровно лгать?
– Могу я с ним поговорить? – спрашиваю я.
– Нет, к сожалению. Он в следственном изоляторе.
Итак, последнее, что я видела, – мужчина, которого арестовывают. Последнее, что он видел, – женщина, которая это не предотвратила.
– Прежде чем вы улетите домой, – говорит Греко, – пожалуйста, будьте готовы к завтрашнему допросу. В каком отеле вы остановились?
– Мы остановились в доме моего дедушки.
– Я настоятельно рекомендую вам переехать в отель.
Звонит мобильный телефон Греко. Он смотрит на человека в форме, подает ему знак и отвечает на звонок. Полицейский грубовато берет меня за руку, чтобы выдворить вон.
– Buona serata, синьора.
Улица, набережная, послеобеденный пляж. Музыка из открытых окон автомобилей. Я словно в оцепенении. Меня предали.
Элиас, кто ты?
* * *
Размеренный мир синьора Морица Райнке перевернут с ног на голову. Повсюду машины, полицейские ленты, мужчины в белых защитных костюмах. Команда судмедэкспертов вторглась, как оккупационная армия. На этот раз они все делают тщательно. Не пропускают ничего. Не позволяют себе больше никаких ошибок. Перед воротами полицейский преграждает мне