Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3. По мнению французского МИДа, предложения Гитлера Муссолини заключались в том, что Италия, как великая средиземноморская и африканская держава, должна найти свою «сферу влияния» и ограничить свою европейскую экспансию Испанией и захватом французских провинций между Италией и Северной Испанией вдоль средиземноморского побережья. А Германия должна распространить свое господство на восток и юг через Балканы[68].
4. Ситуация в Европе в целом несколько улучшилась. Франция идет навстречу Англии в попытке урегулировать чехословацкий вопрос. Это явное преимущество Франции по отношению к Англии было обеспечено Даладье и Бонне в Лондоне, а именно: в случае если Чехословакия не сможет выполнить самые жесткие требования Генлейна, Англия согласилась по собственной инициативе обсудить этот вопрос с германским правительством и довести до сведения, что если подобное упорство заставит Францию пойти на помощь Чехословакии, то британское правительство не может дать гарантии германскому правительству, что в данной ситуации не выступит на стороне Франции.
5. Он считает, что, хотя ситуация в Испании вызывает беспокойство, но все же вопрос будет решен быстро – пусть и на какое-то время – успехами Франко.
Имею честь кланяться, с уважением,
Джозеф Э. Дэвис
_________________________________
Дневник Москва, 5 июня 1938 года
Работал весь день.
Неожиданная встреча со Сталиным во второй половине дня (см. письмо).
_________________________________
РАЗГОВОР СО СТАЛИНЫМ
№ 1348 Москва, 9 июня 1938 года
ДОСТОПОЧТЕННОМУ ГОСУДАРСТВЕННОМУ СЕКРЕТАРЮ ИНТЕРВЬЮ И СОВЕЩАНИЕ С Г-НОМ СТАЛИНЫМ И ПРЕМЬЕРОМ МОЛОТОВЫМ В МОСКОВСКОМ КРЕМЛЕ 5 ИЮНЯ 1938 ГОДА Совершенно секретно
Сэр!
Когда 5 июня 1938 года я нанес свой официальный прощальный визит президенту Калинину и премьеру Молотову, сложилась весьма интересная ситуация.
Когда я был в апартаментах премьера Молотова в Кремле, через несколько мгновений после того, как я сел, в комнату зашел г-н Сталин. Он был один, вышел вперед, весьма сердечно приветствовал меня, а потом они с Молотовым беседовали со мной в течение двух часов с четвертью. В дополнение к своей телеграмме имею честь сообщить следующее.
После обычных предварительных церемоний, связанных с моим визитом к премьеру в связи с отъездом и переводом в Бельгию, мы окунулись в дружескую и интересную беседу. Сталин особенно интересовался президентом Рузвельтом и задавал много вопросов о нем. Он также с большим восхищением отозвался о вашей речи в Вашингтоне.
Сталин поднял вопрос о линкорах, который сейчас находится на рассмотрении в Госдепартаменте, и, наконец, обсудил возможность урегулирования долга Керенского.
Подробное изложение произошедшего изложено в меморандуме, прилагаемом к настоящему документу и являющемся его частью. Там же описаны и связанные с этим последующие события.
И депеша, и меморандум были продиктованы под большим напряжением в последние несколько часов в Москве непосредственно перед моим отъездом, и меня лично совершенно не удовлетворяет изложение произошедшего, однако время поджимает, и думаю, меморандум даст вам точную картину ситуации.
О беседе было объявлено в советской прессе, и, чтобы исключить возможность необоснованных выводов, я был вынужден выступить с кратким заявлением для прессы, копию которого прилагаю к настоящему письму.
Все это произвело настоящую сенсацию в дипломатическом корпусе. То, что произошло, расценивалось как уникальное явление в истории дипломатии. Меня буквально завалили различными вопросами и просьбами. Во время ужина, который министр иностранных дел Литвинов дал вечером 7 июня в честь нашего отъезда (что опять-таки совершенно беспрецедентное явление), и особенно на последовавшем за ним приеме для дипломатического корпуса ко мне неоднократно подходили и деликатно расспрашивали о том, что произошло. На все вопросы я откровенно отвечал, что встреча получилась совершенно неожиданной и стала для меня самого абсолютным сюрпризом. Я получил удовольствие от весьма интересного визита, в ходе которого мы обсудили многие общие вопросы. Я посчитал, что лучше рассказать об этом, нежели оставить ситуацию окутанной тайной и, возможно, тем самым спровоцировать необоснованные выводы о важности данного вопроса в связи с международной ситуацией.
К настоящему письму прилагается копия речи, которую г-н Литвинов произнес по случаю ужина, и меморандум, подготовленный объединенным секретариатом посольства, с изложением моих ответных комментариев, которые я попросил их подготовить ввиду спешки, связанной с моим отъездом во второй половине этого дня[69].
Имею честь кланяться, с уважением,
Джозеф Э. Дэвис
_________________________________
ПРИЛОЖЕНИЕ К ВЫШЕУКАЗАННОЙ ДЕПЕШЕ МЕМОРАНДУМ КОНФЕРЕНЦИИ, ПРОВЕДЕННОЙ 5 ИЮНЯ ДЖОЗЕФОМ Э. ДЭВИСОМ С Г-НОМ СТАЛИНЫМ, ПРЕЗИДЕНТОМ КАЛИНИНЫМ И ПРЕМЬЕРОМ МОЛОТОВЫМ, В КРЕМЛЕ В МОСКВЕ
Договорившись о том, что в указанный день перед своим отъездом автор этих строк должен нанести официальные визиты президенту Калинину и премьеру Молотову, в 16.30 нижеподписавшийся отправился в Кремль.
Учитывая, что было бы желательно, чтобы меня сопровождал кто-то из сотрудников, тоже понимающий русский язык, я предложил сопровождать меня полковнику Феймонвиллу, который очень хорошо говорит по-русски. Однако г-н Барков, заведующий протокольным отделом Наркомата иностранных дел, сказал, что это неприемлемо. А когда было предложено, чтобы со мной поехал старший сотрудник, мне заявили, что по протоколу на прощальную встречу посол должен проследовать один. В тот момент это никак не отразилось у меня в голове, но позднее обрело свое значение.
В бывшем Екатерининском дворце, внутри Кремлевской стены, меня встретил завпротоколом г-н Барков и проводил в апартаменты президента Калинина, где нас принял секретарь. Когда я оказался во внутреннем кабинете президента, у дверей меня сердечно приветствовал г-н Калинин. Во время нашей беседы президент Калинин сидел за своим столом. Г-н Барков, который также присутствовал, г-н Виноградов из Наркомата иностранных дел, выступавший в качестве переводчика, и я расположились непосредственно напротив. После того как были завершены обычные условности, связанные с объявлением о моем отъезде, президент Калинин заявил, что вполне понимает, что на новом месте мне, возможно, будет приятнее, чем здесь. По его собственным словам, он признавал, что жизнь дипломата в Москве не настолько комфортна и имеет свои ограничения по той причине, что контакты между официальными лицами Советского Союза и дипломатическим корпусом обычно не такие, как в других странах. Поэтому он вполне понимает, что в чем-то я буду рад переменам, связанным с поездкой в Брюссель. Я ответил, что с интеллектуальной точки зрения получал огромное