удовольствие от пребывания здесь. И в этом смысле жалею, что уезжаю из Москвы. Однако, откровенно говоря, условия жизни в Бельгии представлялись и в самом деле более приятными. Далее я заявил, что полностью согласен с его откровенным заявлением о том, что положение членов дипломатического корпуса здесь осложнено из-за условий, которые он сам только что описал. Потом я осмелился заявить, что хотя здесь есть неудобства для дипломатического корпуса, но не все гладко и для советского правительства. Сколько мудрости заключено в высказывании одного старого французского философа: «Нельзя ненавидеть человека, которого знаешь». Даже если некоторые послы и министры иностранных дел могут испытывать враждебность к режиму, если они постепенно лучше узнают людей, которые управляют этим правительством, то такое знакомство может существенно смягчить суровость их суждений. И конечно, если речь вести о тех членах дипкорпуса, которые были настроены дружелюбно, то данная ситуация ставила их в невыгодное положение, поскольку они не могли время от времени общаться с главами правительств, как это делалось в других странах, и таким образом иметь возможность ознакомиться с точкой зрения ответственных должностных лиц. Далее я заявил, что точка зрения и взгляд со стороны дружественных иностранных дипломатов также может оказаться в немалой степени полезной и действительно ценной для местных государственных чиновников. На это президент Калинин ответил, что ситуация, о которой он говорил, порождена мировыми условиями. Народ России считает, что он окружен агрессивными и враждебными государствами, в частности Японией и Германией; что, по мнению его правительства, такое чувство вполне оправдано и этот фундаментальный аспект существенно препятствует свободному общению с дипломатическим корпусом. Другой причиной такого состояния, по его словам, было то, что люди, стоящие здесь у власти, в отличие от правящих классов ряда капиталистических стран, были представителями «первого поколения», сталкивались с все новыми и весьма крупными проблемами, работали, невзирая на часы, и не имели времени для обедов, ужинов и прочих общественных мероприятий, которые дипломатический корпус привык использовать для таких контактов. Время, по его мнению, исправит это положение.

Президент Калинин заговорил о выступлении президента Рузвельта в Чикаго, а также о речи госсекретаря Халла в Нэшвилле и выразил надежду, что это свидетельствует о более активной позиции Соединенных Штаты в деле защиты мира во всем мире от «непокорных членов мирового общества».

В заключение он заявил, что знаком с работой, которую американский посол проделал в Советском Союзе в связи с изучением отраслей и предприятий страны и различных аспектов российской жизни. Они ценят объективность такого отношения, и (к моему смущению) они с коллегами считают, что американский посол, хотя он может отличаться от них, тем не менее является «честным человеком», и что они весьма сожалеют, что он покидает этот пост.

Выйдя из кабинета президента Калинина, я спросил г-на Виноградова, отправится ли он со мной в апартаменты премьера Молотова. Он ответил: «Нет», заметив, что там будет другой переводчик. Однако г-н Барков провел меня по длинному коридору в другую часть здания, где представил меня секретарю премьера. Вскоре после этого вошел г-н Халоцкий (переводчик), и меня провели в комнату премьера. Войдя, я увидел самого премьера Молотова, который вышел из-за стола, чтобы поприветствовать меня. Едва мы уселись, как я с удивлением увидел, что дверь, через которую я вошел в дальнем конце комнаты, открыта, и в комнату вошел г-н Сталин. Он был один. До этого я видел его лишь на публике, но у меня никогда не было возможности изучить этого человека вблизи. Когда он вошел, я заметил, что он ниже ростом, чем я предполагал, и имеет довольно «легкий» вид. Вел он себя доброжелательно и просто, но во всем ощущались его личность, сдержанная сила и уравновешенность.

Когда мы встали, он вышел вперед и приветствовал меня сердечно и просто, с достоинством. Затем мы уселись за большой стол – что-то вроде директорского.

Первым заговорил я, заявив, что вернулся в Россию из-за желания по случаю своего отъезда официально зафиксировать свое почтение президенту Калинину и премьеру Молотову, а также выразить признательность за любезности и помощь, оказанные мне правительством и его официальными лицами. Встреча с г-ном Сталиным, сказал я, стала для меня большой неожиданностью, и я очень рад, что мне представилась такая возможность. Далее я сказал, что лично осмотрел типовые заводы практически всех отраслей тяжелой промышленности Советского Союза, а также крупные гидротехнические сооружения страны. Все эти выдающиеся достижения, которые были спроектированы и построены за короткие десять лет, вызвали мое глубокое восхищение. Здесь поговаривали, Сталин войдет в историю как лидер, ответственный за все эти достижения, и что он будет считаться даже более великим строителем, чем Петр I или Екатерина II. Я заявил, что для меня большая честь встретиться с человеком, который строил на пользу простым людям.

На это Сталин возразил и заявил, что не считает это своей заслугой; что план был задуман еще Лениным, это он разработал первоначальный проект плотины Днепрогэса; и что десятилетний план – тоже не его заслуга, а заслуга трех тысяч специалистов, которые планировали эту работу, а также других его соратников; и, прежде всего, это создал «русский народ», и он отказывается от каких-либо личных заслуг. На меня он произвел впечатление искреннего и скромного человека.

По истечении примерно двадцатиминутного разговора о моих инспекционных поездках по промышленным районам страны, в ходе которого он продемонстрировал знание моей работы не хуже уполномоченного по делам корпораций и председателя Федеральной торговой комиссии, я собрался уходить. Сталин спросил, не назначена ли мне еще одна встреча. Когда я ответил «нет», он предложил мне не спешить. Тогда я спросил, какой ему видится ситуация в Европе. Он ответил, что перспективы мира в Европе весьма плохие, а летом могут назреть серьезные проблемы. Далее он отметил, что реакционные элементы в Англии в лице правительства Чемберлена проводят политику, направленную, по сути, на усиление Германии и способную поставить Францию в положение постоянно растущей зависимости от Англии. Что, в конечном итоге, усилит Германию по отношению к России. Он заявил, что, по его мнению, Чемберлен не представляет английский народ и, вероятно, потерпит неудачу, потому что фашистские диктаторы займут жесткую позицию. По его словам, Советский Союз полностью уверен в том, что сможет себя защитить.

Он спросил, может ли он задать мне несколько вопросов, на что я, естественно, согласился.

Тогда он спросил, знаком ли я с предстоящими переговорами советского правительства с правительством Соединенных Штатов по поводу контракта на строительство советского линкора американской фирмой. Он сказал, что советскому правительству трудно понять,