которое он передал мне на русском языке и которое я попросил перевести на английский. Молотов объяснил, что российское правительство не нуждается в займе и что это делается исключительно для того, чтобы прояснить недоразумение с Соединенными Штатами и как желание показать, что оно высоко ценит доброе мнение президента и государственного секретаря. По его словам, независимо от того, будет принято их предложение или нет, по крайней мере, это станет проявлением их доброй воли. Он попросил не использовать дипломатические каналы и вести переговоры напрямую и сказал, что предоставит мне средства для прямой связи с ним. По его словам, этот вопрос крайне важен, и он надеется, что по возвращении в Соединенные Штаты я обсужу его с президентом и государственным секретарем. Я сказал ему, что объяснил этот вопрос Департаменту и имею предписание – до поездки в Брюссель вернуться в Соединенные Штаты. Он также заявил, что считает целесообразным не предавать этот вопрос огласке, если только переговоры не окажутся успешными![74]

Теперь, в связи с тем, что Сталин и его правительство противостоят Гитлеру и его планам мировой агрессии, будет правильно проинформировать американскую общественность о том, что советское правительство три года назад изменило свою позицию в связи с урегулированием долга, чтобы продемонстрировать свое внимание к Соединенным Штатам и желание сохранить доверие президента и государственного секретаря в связи с взятыми на себя обязательствами.

В приложении читатель найдет официальные отчеты о моих совещаниях с премьером Молотовым.

Москва, 9 июня 1938 года

_________________________________

МИСС ЭМЛЕН НАЙТ ДЭВИС

Моя дорогая дочь!

Не могу передать, как мы с Марджори скучали по тебе с тех пор, как вернулись в Москву из поездки по Черному морю. Очень жаль, что тебя не было здесь, потому что ты чувствуешь и понимаешь все последствия этих весьма необычных событий и, я уверен, тебе бы понравилась эта последняя неделя.

Конечно, были дела, и дни были весьма насыщены событиями, представляющими личный интерес, и события следовали одно за другим.

Весь дипломатический корпус пребывал в изрядном возбуждении. Это действительно очень забавно. Многие выглядят почти ошеломленными. Что ж, если изложить все в хронологическом порядке, то вот что произошло.

Из Киева мы приехали в субботу, 4 июня. Все сотрудники пришли на вокзал, чтобы встретить нас, и было приятно вновь увидеть старых друзей.

В воскресенье, 5 июня, у меня была назначена официальная встреча с президентом Калининым и премьером Молотовым. Все было согласовано. Поэтому в 16.30 я отправился в Кремль и подъехал к входу в очень красивый желто-белый Екатерининский дворец, расположенный в самом конце, наискосок от въезда. Как ты помнишь, он находится за стеной напротив въезда с Красной площади со стороны собора Василия Блаженного.

Когда я выразил свое почтение президенту Калинину, а также премьеру Молотову, то мне было приятно услышать от них слова сожаления в связи с моим отъездом. Суть этих слов заключалась в том, что на них произвело большое впечатление серьезное отношение посла к своей работе, особенно его тщательный анализ состояния промышленности и социальных условий в Советском Союзе, объективность и честность, с которыми он собирал факты, и что, хотя он всегда весьма откровенен в своем подходе, не верит в их политическую идею и всегда заявлял о фундаментальной уверенности в политической философии своей страны и ее эволюции в противовес их революции, тем не менее он показал себя «честным» и справедливым. На самом деле я был совершенно ошеломлен их осведомленностью о том, чем занимался, и о моих поездках по стране с осмотром всех упомянутых отраслей, а также тем, насколько близко они знакомы с моей работой в бытность уполномоченного по делам корпораций и председателя Федеральной торговой комиссии при президенте Вильсоне. Более того, мне, конечно, было очень приятно слышать такие слова, потому что эти люди – сильная и способная группа, и я отдаю им должное за честность, искренность целей и идеализм, основанный на стремлении служить человечеству. В чем я с ними не согласен, так это не в целях, к которым они стремятся, а в методах, с помощью которых они пытаются реализовать свою утопию. Они пытаются двигаться слишком быстро и поэтому непременно потерпят фиаско. Цена, которую они требуют от общества, связанная с лишениями свободы мысли и свободы слова, безопасности жизни и свободы личности, слишком высока, чтобы оправдать все то, что происходит; но что касается их мотивов, я весьма ценю их искренность и честность. Жаль только, что столь грандиозный эксперимент не может быть основан на христианской религии.

Так вот, после того как я вышел из кабинета президента Калинина и прошел в апартаменты премьера – и всего через несколько минут после того, как сел за стол, – я был совершенно поражен и почти остолбенел от удивления, увидев, как открылась дальняя дверь и вошел Сталин. Он вошел один. Я не имел ни малейшего представления о том, что такое вообще возможно. Во-первых, формально он не является главой государства, и в этом состоит их цель – держать его отдельно от государства, и, как ты знаешь, ни один дипломат никогда не встречается с ним официально или как-то иначе один на один. По сути, он избегает любых подобных встреч. Его так тщательно оберегают от общественности, что прием им любого иностранца становится почти историческим событием.

Когда он вошел, я, конечно же, встал и подошел к нему. Он приветствовал меня сердечно, с улыбкой и как-то по-простому, но в то же время с достоинством. Вообще, он производит впечатление весьма умного, собранного и мудрого человека. Его карие глаза очень добрые и нежные. У него на коленях мог бы спокойно сидеть ребенок, а к ногам с радостью прижалась бы собака. Его личность и производимое им впечатление доброты и мягкой простоты плохо вяжутся с тем, что творилось в стране: со всеми этими «чистками» и расстрелами генералов Красной армии и так далее. Его друзья говорят, а посол Трояновский даже уверяет меня, что все это было необходимо для защиты от Германии и что когда-нибудь внешний мир узнает «все».

Мы сели за стол и через переводчика беседовали в течение двух часов. Конечно, я не могу написать здесь, о чем именно мы говорили, поскольку это касается лишь президента, госсекретаря и нашего правительства, но могу сказать, что обсуждение охватывало все области экономики, состояние промышленности в России, проблемы Соединенных Штатов, личность президента Рузвельта, положение в Европе, ситуацию на Дальнем Востоке – все в самых общих чертах. Это был настоящий интеллектуальный пир, которым,