Правда, худшее было ещё впереди. Когда они дошли до моста через Лорри, по которому только и можно было попасть на главную ферму, то обнаружили что злобствующие враги, спускавшиеся с горы рядом с ними, встречают их здесь с новой силой. Возле моста широкий тракт был залит с обеих сторон, и им пришлось долго шагать по колено в воде. Однако главный поток всё–таки оставался немного в стороне, течение было несильным, и вскоре все они уже поднимались по холму, на вершине которого стоял хозяйский дом. Войдя во двор, старики послали Гибби поискать стойло для Красули, а сами отправились на кухню.

— Господи, помилуй нас и спаси! — всплеснув руками, воскликнула Джин Мейвор, увидев вошедших гостей.

— Аминь, мэм, аминь, — улыбаясь, ответствовала Джанет.

— Но как же так? Если уж вы на горе чуть не утонули, что же там в долине делается, хотела бы я знать?

— Ну, к вам–то вода ещё не добралась! — заметила Джанет.

— И не дай Бог! — сердито воскликнула Джин, как будто при одном упоминании о такой жуткой возможности с неё разом слетела вся вежливость. — Ох, а вы–то как промокли!

— Промокли — это не то слово, — сказал Роберт и попытался усмехнуться, но не смог. На него быстро наваливалась усталость, и он почувствовал, что его вот–вот схватит за горло свистящий кашель.

Услышав их голоса, в кухню вошёл сам фермер, среднего роста и средних лет, с грубоватыми чертами лица и острым взглядом. Он постоянно нюхал табак (которого у него было неимоверное количество), держался свободно и разговаривал с лёгким оттенком иронии. К знатности и богатству от относился без особого почтения, и время от времени в нём просыпалась мягкость и вежливость.

— А–а, Роб! — нелюбезным голосом возгласил он, входя. — Вот уж не думал, что у тебя хватит ума таскаться по горе в такую погоду! Что это тебя принесло?

Однако с этими словами он протянул старику свою табакерку.

— Нужда привела, сэр, — ответил Роберт, беря себе хорошую понюшку.

— Нужда? — удивился фермер. — Неужто мука вся вышла?

— Вышла не вышла, а сухой–то, поди, и вправду уже не осталось, — ответил Роберт.

— Эх, старик, нам бы такую нужду — сидеть себе на горе вместо того, чтобы тут торчать, в долине, да ещё возле реки! Ты, Роб, видно, совсем тронулся. Уж в твоём–то возрасте можно было сообразить! Думать надо было, прежде чем идти!

— Видите ли, сэр, — проговорил Роберт, спокойно заканчивая свою понюшку, — нужда настала, а времени подумать не было. Глашгар–то как разорвало сегодня, — так вода и полилась прямо над нашей крышей, как на твоё мельничное колесо. Нельзя нам было там оставаться. Да неужто бы мы с Джанет стали наряжаться, если б думали, что в доме всё останется, как есть! Хоть наш домик и на скале стоит, сам–то он из дёрна — так там, наверное, скоро кроме скалы ничего и не останется! Когда вода немного поуспокоится, она же польётся прямо нам на крышу, и тут уж дому конец.

— Да, — тихо пробормотала Джанет, — живые камни тоже должны стоять на живой скале, только тогда весь дом устоит.

— А вы что об этом думаете, мистер Фергюс? — спросил Роберт у молодого человека, как раз заглянувшего на кухню и услышавшего слова пожилой крестьянки. — Вы ведь скоро станете священником, да?

— Оставь его, — вмешался его отец, неистово сморкаясь в платок. — Нечего ему проповедовать раньше времени. Эй, Фергюс, притащи–ка нам бутылку виски, чтобы Роберту маленько согреться. Да, брат, видно, не зря вы убежали, если весь дом чуть не снесло! Фергюс, тащи ещё пару стаканов, нам всем нужно принять чего–нибудь кроме пустой воды. Ну и ну, подумать только, какие дела творятся!

Выпив немного виски, старики пошли переодеться в то сухое, что дала им Джин, а она сама захлопотала на кухне, развела огонь и приготовила им поесть.

— А где ваш Гибби? — спросила она у Джанет, когда та вернулась на кухню.

— Пошёл за коровой приглядеть, — ответила та. — Только его и правда что–то давно не видно.

— Наверное, в хлеву остался, с Доналом, — сказала Джин. — Он вообще стесняется заходить, пока не позвали.

Она подошла к двери и громко крикнула, стараясь перекрыть голосом завывание ветра и шум бурлящей воды:

— Эй, Донал! Скажи нашему немышу, чтобы шёл завтракать!

— Он ушёл назад, за овцами! — крикнул Донал в ответ.

— Боже правый! Да он же заблудится! — воскликнула Джин.

— Уж кто–то, а он не заплутает! — отвечал Донал, немножко рассердившись на хозяйку за то, что она назвала его друга немышом. — Гибби своё дело лучше всех знает, хотя его и считают за дурачка. А всё потому, что он ерунды не мелет, как некоторые!

Джин вернулась на кухню, всё ещё тревожась за судьбу своего маленького домового и жалея, что он ушёл. Однако она немного приободрилась, когда увидела, что ни Джанет, ни Роберт не проявляют ни малейшего беспокойства.

— Хоть бы каши поел перед тем, как идти! — сказала она.

— У него в сумке лепёшка, — ответила Джанет. — По крайней мере, Господу будет, что умножить.

— Что–то я тебя совсем не понимаю, — озадаченно проговорила Джин.

— Вы, наверное, помните, мэм, — ответила Джанет, — когда Господь решил накормить целые тысячи голодного народа, Он взял в руки то, что у них нашлось, — и умножил. Я вот иногда думаю: что было бы, не окажись рядом того паренька, с пятью хлебами и двумя рыбками? Хотела бы я посмотреть, что бы сделал Господь, не окажись у Него под рукой совсем ничего! Но ведь Он всегда исполнял только то, что Отец и до Него уже начал делать.

— Фу–ты, ну–ты! — фыркнула Джин, всегда считавшая Джанет любительницей говорить загадками. — Вечно тебе надо расспрашивать да раздумывать о чём позаковыристее.

— Да нет, — ответила Джанет, — только иногда как будто пытливый дух на меня находит, так всё сразу узнать хочется.

— Смотри, Джанет, не увёл бы тебя этот дух прочь от злачных пажитей да тихих вод, — проговорила Джин, яростно мешая длинной ложкой в котле с кашей.

— Не уведёт, — очень спокойно сказала — Джанет. — Когда Господь мне говорит: «Что тебе до того?», я уж стараюсь делать так, чтобы Ему не пришлось повторяться: встаю и иду за Ним.

Эти последние слова почти вывели Джин из себя, но она благоразумно промолчала. Она опасалась, что подобные убеждения не вполне соответствуют тому, что принято считать истинной доктриной, и считала себя гораздо более здравомыслящим и трезвым человеком, чем её гостья (хотя, как и у каждого человека, гордящегося своей житейской мудростью, в ней было больше обыкновенной мирской, житейской приземлённости, нежели подлинной мудрости). Тем не менее, она ничуть не сомневалась в том, что Джанет — очень хорошая и добрая, считала её блаженной дурочкой, которой благоволят небеса, и потому невольно прислушивалась к её высказываниям. Джанет, в свою очередь, считала хозяйку честной женщиной, которая «однажды непременно откроет глаза и увидит свет».