— Семен, я позабочусь о детях. Слышишь?

Сестра заставила его лечь. Когда Каляева выходила, он вдруг произнес:

— Слышу.

Она обернулась счастливая.

— Весна, — шепотом сказал он. — Если бы не война!

Увидел за спиною Сальмы знакомую фигуру.

— Входите, комбриг, входите… Пока принимаю гостей.

Александров взял под козырек, доложил по всей форме — о делах в дивизии, о новом пополнении и новых победах. И снова на лицо комиссара набежала улыбка.

— Давно хотел вам сказать, Семен Петрович. Я многому у вас научился. Вы умеете усмотреть за обычными картинами войны порыв народа в будущее. Кто вам дал такое острое зрение? — Спросил и почувствовал, что нельзя сейчас ждать ответа от военкома. Постарался помочь ему: — Годы подполья? Скитаний? Яркие личности?

Каждое слово давалось Семену с неимоверной болью. Он шепнул:

— Сколько Ленин работал в жизни!.. Он счастлив внутренне… Его лицо всегда дышит радостью..

Это была исповедь, и это было ответом.

Каждый день приносил новые страдания. Болезнь обострилась. Семен потерял голос, но мыслил ясно, взглядом давал понять сестре, врачу, жене о своих желаниях. Чаще всего он хотел знать про дела дивизии.

В ночь на 14 марта передовые силы Девятой стрелковой должны были атаковать станицу Брюховецкую.

Каляева пришла в больницу поздно вечером, рассказала Семену о предстоящем бое, он не все понял, взглядом просил повторить. Протянул руку к карандашу, Сальма подала больному карандаш, листок бумаги, он сделал росчерк — каким привык начинать воззвания к бойцам. Но пальцы не слушались, карандаш выпал…

В час, когда батальоны дивизии ворвались в кубанскую станицу, военкомдива Воскова не стало.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ.

ЕСЛИ БЫ ЧЕЛОВЕКУ — ДВА СЕРДЦА!

— Его не стало, но о нем заговорила вся наша волость. Отряд совершил, наверное, что-то очень необычное… Он здорово всполошил оккупантов. А вот на этой опушке, ребята, они допрашивали пленных, и отсюда пошла бродить легенда о ленинградской девушке Сильвии.

Слушаю и не верю ушам своим. Сильвия! Та самая Сильвия, письма и дневники которой у меня хранятся уже несколько лет. И не дают покоя. И заставляют искать, додумывать, снова ворошить страницы войны.

Откуда известно это имя учительнице маленькой эстонской деревушки, затерянной в лесах на восточном берегу озера Выртсъярви, в трех десятках километрах от Тарту? Совпадение? Да нет же, уж слишком редкое имя. И места вроде бы те самые, где четверть века назад был сброшен отряд, пропавший без вести, так и не вышедший на связь с Центром.

Школьники огибают кромку заболоченного луга, углубляются в еловую чащу леса, где за каждым стволом им мерещится застывший часовой, а за каждым пеньком — ложе пулемета. Наконец чаща редеет, и в глаза неожиданно ударяет пылающим закатным багрянцем солнечный диск.

Дожидаюсь, когда экскурсия подходит к концу, стайки ребят растекаются по тропкам, опоясывающим хуторки, и расспрашиваю учительницу… Она отвечает не сразу: одышка дает себя знать, годы пенсионные, а бросать любимое дело трудно.

Когда она впервые услышала о гибели отряда? Да еще тогда же — в сорок четвертом. Между хуторами была своя «телеграфная» связь, немцам редко удавалось скрыть что-либо от местных жителей. О, там происходил многодневный бой… Она уже всего не помнит, но помнит, что немцы все время подвозили к лесу на машинах солдат и всем жителям было приказано не высовывать носа из дому.

А имя Сильвии… Вернее — Елены Кависте… Да, именно так… Его назвал еще в марте сорок четвертого напившийся на сельской свадьбе волостной староста — немцы водили его опознавать всех задержанных. Старосту убили партизаны, ну и поделом, он многих предал. Еще раз о ней говорил деверь учительницы, он служил переводчиком в гестапо и потом бежал с немцами на запад. Это был страшный рассказ, ей не хотелось бы его повторять. Но если это очень нужно…

После войны к ним приезжал молодой офицер из Ленинграда, искал ленинградскую студентку Сильвию. Ему пересказали историю о Елене Кависте. Военный долго молчал, так и застыл, опершись на костыли. Прощаясь, сказал только, что Елена и была Сильвия, а Сильвия была его невестой…

О Сильвии на хуторах родилась легенда и начала обрастать, как это всегда бывает с каждой легендой, новыми подробностями. Она уже многое забыла, сельская учительница, и ей сейчас очень трудно отделить сказанное деверем от того, что передавалось на хуторах. Кто скажет сейчас, где кончается правда и начинается вымысел?

Подумалось тогда: да ведь правда в том, что легенда живет и заставляет сердца людей биться учащеннее.

Искать исчезнувшие тропы отряда и находить свои тропы.

Искать героику вчерашнего дня и сверять ее с собственной поступью.

Не знаю… Может быть, это легенда. А может быть, и глубокая правда.

С того мгновения, как сопровождающий крикнул ей: «Пошел!» — прошло всего несколько секунд, а Сильве они показались вечностью. Воздушный вихрь отбросил далеко от крыла «дунечки», как они ласково называли свой последний отчий дом, связывавший их с главным домом, оставшимся там, за линией фронта, где была и Кронверкская, и Кировский, и ЛЭТИ, и «лесная школа», и родные, близкие, товарищи… Отбросил, завертел, закружил, попытался распластать, но наткнулся на нечто упругое, сжавшееся в комок и не позволившее себя раздробить, сокрушить. И тогда уступил часть своей силы динамическому удару. Сразу же Сильва почувствовала себя уверенно в этом воздушном океане.

Подтянула на себя стропы, как учили. Осмотрела местность под ногами: просеки. Только бы не попасть на крону дерева — неизвестно, кто ее тогда раньше снимет, свои или немцы.

Успела заметить, что парашютный купол Инженера — так ей предстояло именовать, выходя на связь, своего командира — уже вошел в снежное одеяло земли. Ее понесло чуть в сторону от костров. Подумала: «Ветрило не вовремя налетел. Не везет в воздухе, повезет на земле!».

Едва успела, резко натянув стропы, избежать большой раскидистой ели, стремительно поджала ноги. Врезалась в поляну. На секунду прижалась к земле: «Ну, здравствуй, родная». Только сейчас почувствовала, что обжигает мороз. Заученным движением перерезала стропы, выбралась из-под шелкового купола, подтащила его к сугробу, начала зарывать, обкладывать снегом. Все время прислушивалась к лесным звукам, но лес, темный, настороженный, не отзывался. Осмотрела дорогу — следы подводы старые, значит, места нехоженые. Проверила рацию: живет. Но пока отряд не определит базу, связь с Центром не рекомендуется.

Что ж, пора в путь, Сильва. В свой первый разведывательный путь.

Не спеша, стараясь сливаться со стволами, иногда проваливаясь в снег,