Менон заметил Паниасида еще в Галикарнасе, но вида не подал. Подозвав вестового, приказал вручить "вон тому кифаристу" один из букраниев. Теперь он будет на виду. Просто время от времени придется выводить коня из строя, чтобы посмотреть, где находится казначей.

Вот и сейчас гиппарх искал глазами бычью голову из черной пряжи с глиняными рогами. Вон она — рядом с бигой. Что задумал этот упрямец? Развернув коня, Менон поскакал по обочине назад…

Стоило Паниасиду протянуть руку к завесе, как та раздвинулась. На него пристальным лихорадочным взглядом смотрел Лигдамид. Эсимнет сразу все понял. Его глаза распахнулись от ужаса. Он хотел что-то сказать — и не мог.

"Сейчас!" — решил Паниасид.

Мститель замахнулся, целясь в ложбинку под кадыком Лигдамида. Удар должен быть только один — молниеносный, выверенный, сокрушительный. Подобный карающему перуну Зевса.

Еще мгновение — и тиран будет мертв. Внезапно кто-то схватил его сзади за гиматий, резко дернул. Потеряв равновесие, Паниасид упал с биги. Хотел подняться, но в грудь уперлась перекрещенная ремешками нога.

"Лежать!" — приказал Менон, держа острие ксифоса у горла казначея.

Паниасида рывком подняли с земли, заломили за спину руки, потом бросили связанным в одну из обозных телег. Он лежал на животе, кусая губы в бессильной ярости.

Что теперь будет с семьей? Почему неудачи преследуют его — одна за другой? Фемида, где твое правосудие?

Ответов не было.

Паниасид заплакал…

3

Семье удалось благополучно укрыться в горах.

Несмотря на неудачное покушение, вторая часть плана прошла как по нотам. Уже к вечеру беглецы достигли схрона. Ослы с трудом дотащили телегу до гребня по прогону, дальше пришлось нести вещи на руках. Сундук волокли, уложив на срубленные пихтовые ветки.

Убедившись, что семья устроилась в пещере, Ликс отправился в долину.

— Послушаю, что говорят в городе, — сказал он. — Переночую в пандокеоне.

Утром пришел — мрачный, потерянный. Узнав об аресте мужа, Иола потеряла сознание. Евтерпа с Дрио едва успели подхватить ее под руки. Геродот и Формион рвались вернуться в Галикарнас.

Но Ликс запретил:

— Что вы можете сделать? Ему уже не помочь, а вас узнают…

Вернувшись из Приены, Лигдамид спустился в подвал десмотириона. Волчьеногие долго били Паниасида у него на глазах. Эсимнет держал у носа надушенный платок, Чтобы не чувствовать тошнотворной вони застенка.

Спросил:

— Зачем?

— За отца и сына, — прохрипел Паниасид, сплюнув кровь.

Лигдамид ударил под дых, заорал в лицо:

— Кто тебе помогал?

Узник улыбнулся разбитым ртом:

— Оры[55]… Только Дикэ подкачала — по справедливости на моем месте сейчас должен быть ты.

— Богохульник, — презрительно бросил эсимнет. — И дурак… Оры помогают тем, кто не жалеет благовоний для светильников и масла для жертвенного костра. Куда тебе, нищеброду, против меня.

Перед уходом кивнул волчьеногим:

— Продолжайте. Мне нужны имена сообщников…

Казнь назначили на новолуние. Специально для такого случая подогнали к пирсу триаконтеру. Навигация закончилась, но этот корабль не собирался уходить в открытое море.

На причале собралась городская знать: стратеги, магистраты, купцы… Простых горожан дальше маяка не пустили. Ликс стоял в толпе с наброшенным на голову капюшоном. Кто-то должен сообщить Иоле и Формиону о том, как умер Паниасид.

Когда мстителя высадили из телеги, зеваки ахнули. Он еле держался на ногах. Рваный хитон был весь в крови. Подсохшие раны, синяки, изуродованные пальцы — все говорило о жестоких пытках.

Ликс засопел: Лигдамид врагов не щадит, но чтобы так… Хорошо, что остальные члены семьи не видят муки Паниасида. Нет, он никому не расскажет об этом. По крайней мере, не скоро.

Идти самостоятельно Паниасид не мог. Волчьеногие волокли его по пирсу. От содранных в кровь ног на квадрах оставались следы. Галдели чайки, для которых возня людей казалась будничной.

Смертника подняли на корабль. Затем подтащили к борту и просунули голову в весельный порт, предварительно отодрав от досок кожаный рукав. Руки привязали к планширю.

На гавань налетел Борей. Зеленая муть плескалась о пирс, перехлестывая через край. Триаконтера качалась и скрипела, но швартовые тросы прочно держали ее на приколе.

Паниасид был жив. Ему хотелось закрыть глаза, снова впасть в забытье, которое на время спасало от боли. Холодные брызги били в лицо, заставляли отплевываться.

Перед глазами качалась вода, в которой плавал портовый мусор: гнилые луковицы, обрывки пеньковых веревок, щепки, пустой рваный мешок… Чайки с криком пикировали на рыбную мелочь.

Он смог немного повернуть голову набок. Скосив глаза, увидел силуэты на пирсе. На мгновенье ему показалось, что в толпе стоят жена и сын. Растрескавшимися губами смертник прошептал: "Формион… Иола…"

Над лазурью искрились буруны. Солнце то пропадало, то слепило ярким светом. От морской соли раны саднили. Ему казалось, что пытка будет длиться вечно. И этот скрип — так же, наверное, скрипят уключины на лодке Харона.

Паниасид терял сознание, потом приходил в себя. А что это там, в глубине? Из темноты к нему приближалось лицо жены в ореоле водорослей. Иола пристально смотрела на него круглыми рыбьими глазами.

Морок пропал, но сердце стиснула тоска. Он понимал, что продержится недолго. Жить больше не хотелось. Лишь бы ушла боль, тогда наступят покой и тишина. Даже если эта тишина станет вечной, он готов ее принять…

На третий день Паниасид умер.

Волчьеногие сбросили труп мстителя на пирс. Лигдамид презрительно пнул его ногой. Затем отвернулся и с гордо поднятой головой направился к маяку.

Словно говоря: "Так будет с каждым, кто посмеет поднять на меня руку".

Ликс проводил его ненавидящим взглядом. До боли в пальцах сжал рукоятку кинжала под гиматием.

Подумал: "Нет, не сейчас… Третьей неудачной попытки не будет. Я найду способ приблизиться на расстояние удара. Теперь тебе не уйти…"

Херил брел по улице Изготовителей ларей. Он каждый день приходил к дому Лигдамида в надежде встретить убийцу Агесии. Кухонный раб сказал, что "плетеного", который с косой, зовут Гринн.

Саммеот теперь знал об этой улице все.

Вот башмачник вывалил возле мастерской охапку кожаных обрезков. Подождет до вечера — может, кому-то сгодится в хозяйстве, потом сожжет их в сточной канаве.

В этом доме живет педагог. Проходя мимо пастады, Херил слышал детские голоса, хором повторяющие счет: "Один да один — два. Два да два — четыре…"

Рядом с камнерезным эргастерием свалены в кучу обломки известняка. На улицу вышел хозяин в длинном фартуке. Выбрав подходящий кусок, приказал рабу втащить его в перистиль. Когда саммеот возвращался, из-за забора слышался стук молотка по зубилу.

Дома столяров стоят рядом. Каждый день, ровно в полдень, дровосеки