– Отдохни. Подыши немного, голубчик…

Минута, и снова напряженная работа. Вместе с больным задыхаются все в душной атмосфере операционной. Наконец-то, операция окончена и, кажется, никого нет на очереди. Все выходят на поверхность, на воздух, пусть летний, горячий, но не такой спертый. Над землею веет ветерок и приносит так необходимую прохладу. Аня обливает голову водой из ведра, чтобы снять напряжение и немного взбодриться. Вода попадает на плечи и грудь, и она вздыхает с облегчением.

Прошло две недели напряженного труда. Нагрузка оказалась слишком большой для молодого, еще не опытного коллектива. Весь личный состав по двое, трое суток не покидал своих постов. Кто не выдерживал, падал и засыпал на рабочем месте, как это произошло с Аней. Это была настоящая боевая страда для коллектива. Фронт переместился, а с ним и бои. В госпитале наступила передышка, но неожиданно на их место прислали другой коллектив. Это был госпиталь второй линии. Он должен был принять, находящихся здесь раненых, подлечить и отправить в тыл для продолжения лечения или выписки. Им же предстояло передислоцироваться поближе к фронту. Они шли на помощь коллективу полевого подвижного госпиталя, который был ближе к передовой и трудился с большой перегрузкой. Машины перевозили хозяйство, а медперсонал шел пешком. С утра светило солнышко, а к обеду небо затянуло тучами, и пошел дождь. К вечеру дороги были размыты, грунт растолчен военным транспортом, движущимся в двух направлениях. Одежда на них давно промокла, ботинки измазаны грязью не только снаружи, но и внутри. Аня то и дело сбивалась с тропы и проваливалась по колено в грязь. Такое случалось и с другими. Все были насуплены и серьезны, потому что устали. Даже молодежь притихла – не шутила и не пела песен, как обычно в походах. Надо было быть начеку, чтобы не угодить под колеса автомобилей, едущих на них, не выключая фар. А отступать можно было только в грязь. Ботинки наполнились грязной жижей, и она в них хлюпала. Шли и сочувствовали бойцам-пехотинцам, которые в любую погоду находились в окопах или на переходах. И им не только самим нужно было пройти по грязям и болотам, но еще и пронести на себе оружие и боеприпасы. Вот когда они поняли все «прелести» солдатской жизни, и какой им надо было иметь запас терпения и выносливости. Они шли и шли, а госпиталь все никак не оказывался на их пути. С приближением к линии фронта усиливался артиллерийский гул. От пожарищ и постоянных вспышек разгоралось зарево. Небо становилось все краснее и краснее, и это значило, что они уже недалеко от переднего края. За время пребывания почти у черты передовой, к раскатам орудий привыкли, притупился страх, а любопытство разгоралось. Так хотелось заглянуть туда, откуда все это исходит. Что же творится там, в жерле самой передовой, если вокруг такой ад.

Наконец-то показались низкие хатки села с пробитыми снарядами или сожженными крышами. Село было недавно освобождено, и в нем расположился госпиталь. Сбросив с себя мокрые гимнастерки, наскоро отмывшись от грязи и перекусив, весь персонал включился в работу. В операционной, развернутой в полуразрушенном здании школы, медики оперировали бойцов, не отвлекаясь и не замечая того, что творилось вокруг. У них была своя задача – спасти человека, если даже на них обрушится небо. А было такое впечатление, что оно вот-вот рухнет на землю, не выдержав грохота от разрывов снарядов, свиста, уханья, душераздирающего завывания. Да, в разных Аня побывала переделках, но такого еще не встречала. Казалось, что не на земле она, а в преисподней. Операции и перевязки шли на восьми столах. На одном из них, готовясь к наркозу, раненый считает: «Раз, два, три». На втором, выходя из наркоза – плачет и бранится, третий – поет песни. Стучат о маленькие эмалированные лоточки, извлеченные из ран пули и осколки. Многие раненные забирают осколки на память. Те, кто побывал уже не один раз на операционном столе, хвастаются целым набором таких осколков, словно наградами.

Аня работала в паре с Любашей. Люба снимала повязки, сделанные на поле боя или в медсанбатах, расположенных впереди госпиталя. Видно, что ей жутко притрагиваться к окровавленным повязкам, но она, пересиливая себя, снимала их и притом, очень осторожно. А еще страшнее было видеть глубокие зияющие и обширные раны. Понимая ее щадящие действия, сами раненые подбадривали:

– Не боись, сестричка, смелее… главное, живы остались, а остальное потерпим.

И терпели, сжав кулаки от боли и стиснув зубы. Аня осматривала раны, определяя, куда дальше направлять раненого. Если в ране был осколок – в операционную, если нет, Люба обрабатывала края ран йодом и накладывала дезинфицирующую повязку. Особенностью работы в полевом госпитале являлось то, что все раны считались грязными и не зашивались даже культи после ампутации конечностей. После ушивания, они давали бы осложнения. Порою вместе с пулей или осколком в рану проникали клочья ваты от телогрейки или стеганых брюк, кусочки материи. Поэтому такие глубокие раны не могли оставаться чистыми.

Некоторые раненые поступали с карточкой перечеркнутой красной линией. Это означало, что у раненого сложное ранение или есть угроза кровотечения, его сразу надо отправлять в операционную. Эти карточки заполнялись при оказании первой помощи. Те, кто поступали со жгутами, тоже сразу же направлялись в операционную. Дело в том, что жгут нельзя держать более двух часов. Потом происходит омертвление ткани. Без промедления идут в операционную и с проникающими ранениями в грудь, живот и череп. Прошло уже двое суток, но, ни Люба, ни Аня не отлучились со своего рабочего места. Им не давали это сделать потоком поступающие раненые. Как можно было уйти, когда сотни людей ожидали от них помощи. Ни на еду, ни на сон не оставалось времени. Так и ходили они с куском хлеба в кармане халата. Есть минутка – перегрызла, и опять раны, повязки, бинты. Порою казалось, что линия фронта была с двух сторон и все более сужалась полоска не воюющей земли вокруг госпиталя. Пулеметная и автоматная стрельба сливалась с непрерывным грохотом орудий. Не успевало насторожить что-то неординарное, как внимание переключалось на раненого, и потом уже это неординарное становилось привычным. Но вот к общему гулу присоединился совсем незнакомый. Над головами с душераздирающим свистом и завыванием стали проноситься самолеты. Любаша невольно приседала, когда они приближались.

– Воздушный бой идет, – пояснил ей раненый, которого она перевязывала.

Самолеты пикировали над самой головой и, казалось, что они вот-вот врежутся в операционную.

* * *

Уже глубокая ночь. Можно немного передохнуть. Из операционной вышел ведущий хирург, с ним медсестры.

– Передохнем чуток.

И все, кто мог себе это позволить, присели на аптечные ящики, стоящие во дворе. Ноги гудели, ведь вторые сутки стояли без отдыха. Аня только теперь заметила, что канонада стала отдаляться. Понятно, почему уменьшился поток раненых. Красная Армия погнала врага дальше, а, значит, и им скоро придется догонять фронт. А пока Аня наслаждалась свежим ночным воздухом. Время приближалось к рассвету. От небольшой речушки, протекающей через село, потянулся туман. Луга сразу покрылись белой пеленой, а туман полз дальше, подбирался к огородам, домам и поднимался вверх. Трудно сказать посильную или непосильную работу выполнял медперсонал, но справлялся со всем, что возложено было на них войной.