Куколка каким-то образом перестала быть просто игрушкой. Я наслаждаюсь ее видом, роскошным телом, тем, как она выделяется среди всех женщин, которых когда-либо знал. Яркая, броская, как бабочка с пестрыми крылышками и мне совсем не хочется их обламывать, наоборот порву любого, кто посмеет пальцем тронуть.

Аврора, красивое имя, несущая свет, заря. У нее все чувства как на ладони. Во всем чертов протест и неповиновение. Желание сопротивляться мне, той тяге, которую испытывает. Странное дело, пока возвращался в особняк, думал не о проблемах, которые вскрываются, как чертов гнойник, не о врагах, которых буду рвать, превращая в мясо, чтобы никому и в голову не пришло, что можно пытаться задвинуть Кровавого и отжать территорию, я думаю о ней…

— Бесовка…

Выхожу из автомобиля и размашистым шагом направляюсь в дом. Думаю о своей куколке. О том, что еще раннее утро и Аврора тепленькая лежит в моей постели.

Первая женщина, которая не просто вошла в мой дом, она спит в моей кровати и речь не про секс даже, а про то, что я ее слишком приблизил. Это уже не чисто физиология, а нечто иное. Недопустимое.

Стоит войти, как в ноздри бьет фантомный аромат. Ее запах. Им пропахла моя постель и чертова брусника въелась в кожу.

Кукла подсадила меня на себя, принесла с собой аромат из прошлого. Но она становится моим настоящим.

Звонок от Монгола застает меня на странных мыслях.

— Ты уже на месте?

— Да. Все под контролем. Занятные факты всплывают…

— Не по телефону.

— Я по другому поводу звоню.

Присвистываю, засекая озабоченность в голосе.

— Твоя женщина, Иван.

Сдавливаю трубку в руке. Монгол единственный, кому я готов подставить спину, но стоит ему заговорить о ней, меня клинит.

— Брат, не начинай.

— Вчера произошло кое-что странное. Я засек. Вернулся и поднял записи видеонаблюдения. Короче. Спроси у нее. Пусть сама тебе все скажет. Не от меня ты должен узнать…

Зверею моментально.

— Монгол. Кота за хвост не таскай.

— Показалось, что она свинтить хочет.

Одно слово о ее побеге и зверь внутри оголяет клыки, готовый вспарывать.

— В супермаркете дело было. На кассе. Спроси ее.

— Монгол, я тебе башку оторву. Что за писец сейчас ты мне втираешь?!

— Я все сказал, брат. Дальше сам. С бабой своей покумекай.

Бросает трубку. Такое только Монгол может позволить себе. Быстро поднимаюсь по лестницам, иду в спальню и пытаюсь совладать с собой.

Вхожу, контролирую себя, чтобы не грохнуть дверью. Постель пуста. Нет куколки. В первую секунду все перед глазами красной пеленой покрывается и уже спустя адски длительное мгновени до слуха доходит движ в ванной комнате.

Подхожу и застываю у двери. Слышу, как всхлипывает в туалете, похоже, что плачет. Заставляю себя отойти от двери, не вышибить, не напугать.

Почему?

Вопрос, ответ на который пока не хочу давать. Только одна мысль, что куколка решила свинтить, и внутри чернота все затапливает и образ белокурой красотки трещит и ломается, как стекло, на тысячи отражений и осколков. Я ее не отпущу. У меня к ней тяга болезненная и всепоглощающая, но вместе с тем боюсь навредить, иногда кажется, что сожму сильнее, и куколка растворится, как дым, развеется по ветру.

Сажусь в кресло, прикрываю глаза, концентрируюсь на ощущениях. Слышу, как включает воду, кажется, что ладошкой по стеклу пару раз заряжает.

— Что с тобой опять стряслось, Рори…

Из-за нее я нарушил одно из моих личных табу — не иметь привязанностей.

Очередная девка из эскорта стала чем-то большим. Моим запретным удовольствием. Искушением.

— Выходи, куколка.

С ней все не так с самого начала. С первого взгляда, когда потонул в глубине ее зеленых кошачьих глаз.

Невесомые шаги и дверь открывается, замирает, бледнеет, не дышит даже.

Заставляю себя не двигаться, чтобы не задрать свою добычу. Одна мысль о том, что хочет развязаться, что предпочла бежать, и меня кроет.

Даю знак, чтобы подошла. Напрягает, что босыми ногами стоит на холодном кафеле ванной.

Внутренний зверь скалится, потому что Аврора стала слишком желанным куском для других.

Смотрю в зеленые глаза, невыносимо яркие, сияющие фосфором от слез, и чую неладное. Случилось что-то слишком серьезное, иначе Монгол бы мне наводку не дал.

Кулаки сжимаются от ноющего болезненного чувства под ребрами.

Надеюсь, ты не предала меня, куколка, ведь не пощажу, если так.

Прикрываю глаза и иду вразрез собственным запретам. Подталкиваю Аврору к разговору, даю шанс:

— Ты не хочешь мне ничего рассказать, Рори?!

Губку полную прикусывает, а я встаю, заставляю себя оставаться на месте, чтобы не наброситься, потому что истосковался за те часы, что не видел, вкус ее хочу почувствовать, в себя вобрать, прикусить, всосать, потому что с ней живой, а сейчас мертвею, так как чую, юлить начинает…

— Я… не…

Мотаю головой. Темнит. Достает ее нерешительность. Привык, что Аврора не лжет, кричит о своей ненависти, выстанывает, умоляет, чтобы оставил, или, наоборот, не выпускал ее из своих рук, но она никогда не лжет.

Вранья я не перевариваю. За ложь вырываю языки и заставляю сжирать. Показательно. Крови много. Она лучший инструмент власти.

— Освежу память. Вчера. На кассе. Что за шоу ты устроила?

Губы у нее дрожат, бледная вся. Маленькая. Трепетная.

Если предаст. Я же ее порву. Выверну ее всю наизнанку за то, что чувствую к ней, за то, что у меня внутри все кипит.

Не ври мне, Аврора. Палач тебе шанс дал все самой сказать. Кореш по понятиям. По кодексу. Что-то ты сделала, что я знать должен, и лучше от тебя, иначе быть беде.

— Монгол. Лучший в своем деле. Было бы интересно, если маленькая куколка могла бы обвести моего братана вокруг наманикюренного пальчика.

Даю фору. Навожу. Ответь, малышка. Скажи правду. Не заставляй меня открывать тебе свое истинное лицо.

С каждой секундой ее начинает трясти все сильнее, и чем сильнее тянет с ответом, тем больше во мне закипает желание подойти и вытрясти всю правду. Чем сильнее меня к ней тянет, тем сильнее инстинкт кричит отшвырнуть от себя девку, всего лишь тело, роскошное, совершенное, с молочной кожей, узкими плечами и выпирающими лопатками под нежной кожей.

Стоит только подумать, что сейчас она солжет и уйдет от ответа, как мысленно содрогаюсь.

А она обнимает себя руками, глаза сверкают от слез, капающих с длинных пушистых ресничек, натуральных, сама естественность, дурман.