– Я вижу тебя! – Слова Сорши насмешливым эхом разнеслись по всему залу.

Стены вокруг него рушились под действием силы Сорши. Портрет трех переплетенных богов разбился о пол, и даже когда Рамсон перепрыгнул через него, он знал, что у него кончилось время. Конец коридора был слишком далеко.

Стиснув зубы, он отбросил свой меч в конец коридора как можно дальше от себя, прежде чем повернуться лицом к Сорше. Она выглядела как существо из ночного кошмара. Ее глаза радостно вылезли из орбит, руки были раскинуты по обе стороны, а за спиной висели десятки осколков металла.

Рамсон вспомнил о магеках, которые, как он увидел, она использовала. Сначала огонь, потом камень. И железо – ее фирменный знак.

Его взгляд остановился на упавшем портрете перед ним. Золото и дерево, подумал он.

Этого должно было хватить.

Вознеся молитву богам, он бросился вперед и поднял раму с земли, поставив ее перед своим телом, как щит.

Он услышал, как Сорша захихикала от удовольствия.

– О, умно, – взвизгнула она. – В таком случае, давайте поиграем в стрельбу по мишеням!

Железные шипы со свистом полетели вперед, глухо ударяясь о деревянную раму. Еще несколько звякнуло о стену в конце коридора.

Но затем те, что были встроены в портрет, начали дрожать, превращаясь в более тонкие и длинные снаряды.

Рамсон выругался и отбросил картину в сторону как раз в тот момент, когда шипы вырвались на свободу. Они повернулись к нему.

Рамсон поднялся на ноги и побежал, но услышал свист в воздухе, за которым последовала взрывная боль в плече, которая сбила его на пол. Тепло растеклось по ткани его рукава. Ему не нужно было смотреть, чтобы понять, что металл зарылся глубоко, но не достаточно глубоко, чтобы разорвать мышцы.

Ему приходилось переживать вещи и похуже. Керлан заставил его хорошо познакомиться с болью. Даже Иона, подумал Рамсон, бил его и похуже во время спарринг – тренировок в Военно-морской академии.

Рамсон стиснул зубы и заставил себя подняться.

– И это все, что у тебя есть?

Сорша радостно рассмеялась.

– О, мне нравится твое отношение! К сожалению, это тебя не спасет. – Она подняла руки, и оставшиеся железные шипы повернулись к нему. – Прощай, дорогой братец.

Совершенно беззащитный, Рамсон поднял руки. После целой жизни, проведенной в бегах, он никогда не думал, что умрет, сражаясь на ногах. И все же, когда он изменил свое положение, то понял, что его удерживало что-то, что было сильнее страха, сильнее любого импульса или желания, которые он лелеял в своей жизни.

В этот момент он думал об Ане и стал ждать, когда в него вонзятся шипы.

Но их не последовало.

Раздался вопль, когда Соршу подняли в воздух и швырнули вниз по коридору. Она врезалась в стену и покатилась, ее железные осколки со звоном упали на пол вокруг нее.

– Он мой, – раздался знакомый голос. – И я не делюсь.

Рамсон обернулся и увидел Ану, шагающую к нему с другого конца зала, ее руки были раскинуты, радужки глаз покраснели. Волосы были спутанные и мокрые, темно-синее платье, которое она носила сейчас, было забрызгано грязью и порвано.

Рамсон не думал, что видел ее когда-нибудь более красивой.

Дальше по коридору от них зарычала Сорша. Однако когда она поднялась с земли, по территории крепости разнесся знакомый звон.

Колокола отбивали часы.

Сорша замерла, склонив голову набок.

Рамсон считал. Стоявшая рядом с ним Ана замерла, их глаза встретились, когда они молча сосчитали удары.

Восемь колоколов. Рамсон увидел, как на лице Аны расцвело понимание. Три Двора собрались, готовые начать с ней переговоры.

Переворот Керлана начался.

Сорша смотрела на Ану прищуренными глазами, облизывая губы.

– Кровавая маген, – промурлыкала она мягким от желания голосом. – Самый желанный магек из всех. – Она отряхнулась и выпрямилась. – Я закончу с вами позже, кровавая сука и дорогой братец.

Не сказав больше ни слова, она повернула за угол и исчезла.

Только тогда Рамсон позволил себе прислониться к стене, тяжело дыша. Он провел рукой по ране на плече. Железный осколок, которым его пронзила Сорша, все еще был там, и его пальцы стали липкими. Он понял, что его кровь растеклась до самого локтя.

Шуршание ткани – Ана подошла и встала рядом с ним. Капли дождевой воды прилипли к ее темным ресницам, когда она прижала руку к его раненому плечу.

– Боги, – пробормотала она. – Как много крови.

Рамсон хрипло усмехнулся.

– Я думал, тебе понравилось видеть, как я истекаю кровью.

– Только если я являюсь причиной этому, – сказала она невозмутимо.

– Осторожнее, Ведьма. У тебя начинает появляться чувство юмора. – Она бросила на него сердитый взгляд и проигнорировала его. Ее пальцы холодили его кожу, когда она ловко стягивала с его плеча испорченную рубашку. От нее пахло ветром, штормом и морем, и у него кружилась голова так, что он не мог сказать, было ли это от потери крови или от ее близости.

– Будет больно.

Без предупреждения она вытащила осколок железа из его плеча. Голова Рамсона закружилась от боли, пол под ним накренился. Он почувствовал, как ее руки обхватили его и удержали, когда он покачнулся, и мягко прижали к стене.

– Ммф, – проворчал он, чувствуя, как тепло пропитывает рукав его рубашки. Он чувствовал покалывание в плече, тепло в венах, когда Ана положила руку на его рану. Он приоткрыл один глаз и посмотрел на нее затуманенным взором.

Ее радужки покраснели, брови нахмурились в том сосредоточенном взгляде, которым он так дорожил, и она обрабатывала его рану, совершенно не подозревая, что он наблюдает за ней.

Он мог бы оставаться таким вечно, упиваясь ее видом и зная, что почти потерял шанс когда-либо увидеть ее снова. «Я вижу, как ты на нее смотришь, – сказал его отец. – Любовь делает нас слабыми, мальчик».

Его мысли вяло кружились. В самых трусливых уголках его сердца была правда, которую он просто не хотел пока видеть. Ибо любовь, как всегда учил его отец, – это нечто такое, что следует уничтожить. В любви не было места эгоизму.

А Рамсон всегда клялся, что будет жить только для себя.

Словно услышав беспорядочный поток его мыслей, Ана посмотрела на него из-под ресниц.

– Я остановила кровотечение, – сказала она. Она откинула прядь волос с лица. – Но тебе все равно понадобится целитель.

– На это нет времени, – он осторожно потрогал свое плечо. Боль была свежей, но начинала отступать, превращаясь в тупую пульсацию. Мир вокруг него успокоился. – Мы должны остановить переворот.