Бонхёффер видел, что с Церковью происходит что-то очень неладное, не только с рейхсцерковью и «немецкими христианами», но и с лучшими ее представителями, с Исповеднической церковью и со всеми формами, какие принимало христианство. Он чувствовал, что более всего в жизни германских христиан недостает повседневной реальности отрешения от себя и следования Христу каждой частицей своего бытия в каждый момент и в каждой сфере жизни. Такая преданность, такой энтузиазм ощущались в пиетистских группах, например, у гернгутеров, но они преимущественно ориентировались на «дела» и были чересчур «религиозны» в том смысле, какой придавал этому слову Барт. Они слишком далеко ушли от «мира», отказались от всего лучшего в образовании и культуре – это он не считал правильным. Христос должен быть привнесен в каждый квадратный дюйм мира и культуры, а вера при этом должна оставаться крепкой и сильной, чистой и сияющей. Надо освободить веру от болтовни, «фраз», «религиозности», иначе тот Христос, которого верующий несет миру и культуре, будет не Христом, а человеческой подделкой. Бонхёффер отстаивал христианство слишком мирское с точки зрения традиционных консервативных христиан и слишком пиетистское для представителей либерального богословия. Для обеих сторон это было «слишком», и критиковали его и справа, и слева.

И ему давно казалось, что какой-то ключик он найдет у Ганди. Ганди не был христианином, но жил в общине, которая старалась следовать учению, данному в Нагорной проповеди. Такой жизни Бонхёффер хотел и для христиан. И он решил отправиться в Индию, чтобы посмотреть, как правильную христианскую жизнь строят нехристиане. В Фано он задал собранию христиан вопрос: «Неужели нас посрамят нехристианские народы Востока? Неужели мы оставим тех, кто кладет свою жизнь ради Вести?»292.

Не могло ли быть так, что, подобно тому, как апостол Павел был послан к язычникам, «чтобы возбудить ревность в своем народе (в евреях)», так теперь Христос действует среди нехристиан, дабы пробудить и свою Церковь? В мае Дитрих писал бабушке:

...

Бонхёффер уже выходил за рамки Исповеднической церкви, рождению которой он только что поспособствовал. Даже эта Церковь имела свои недостатки и шла порой на компромисс, да и в любом случае зло гитлеризма невозможно было побороть с помощью одной лишь «религии». Бонхёффер мечтал о Церкви, поддерживающей близкую связь с Христом, всецело преданной миссии внимать голосу Бога и любой ценой, даже ценой крови, выполнять Его повеления. Но как расслышать голос Бога, – не говоря уж о том, чтобы внять ему и послушаться, – если в немецких семинариях не преподавался даже такой предмет, как молитва и медитация? Не преподавался и богослужебный обряд, не учили петь духовные гимны. Бонхёффер введет все эти курсы в семинарии, которую он возглавит весной.

Тем временем Барт добивался встречи с Гитлером. Многие руководители Исповеднической церкви в ту пору надеялись достичь разумной договоренности с фюрером. Война, концентрационные лагеря, «окончательное решение еврейского вопроса» – до этих ужасов оставались годы. Пока еще никто не понял, насколько безумен вставший во главе страны безумец, его неистовость все еще пытались укротить. Бонхёффер давно осознал безнадежность такого пути и потому-то искал чего-то иного, более чистого и подлинного. Он уже не видел решения ни в каких обсуждавшихся в тот момент путях и средствах. В письме Суцу он упоминает затею Барта без сочувствия.

...

Он и раньше именовал в письмах Суцу Гитлера Сеннахиримом. Он верил, что беспредельное зло, каким является Гитлер, очистит Церковь, отвеяв мякину. Но почему другие не видели того же? Почему такие люди, как евангелист Фрэнк Бачмен, пленялись Гитлером и искренне пытались его обратить? Почему не понимали самой простой вещи: если не распознать и не обличить зло, оно будет укрепляться и творить разрушение? В этом письме Бонхёффер упоминает также Карла Брандта, личного врача Гитлера, с которым Суц познакомился во время тура по Альпам.

...

Вопрос Бонхёффера о Брандте помогает нам понять, как жили немцы в Третьем рейхе, в особенности в ту первую пору, когда большинство еще и представления не имело о грядущих событиях, о том, чему Ханна Арендт нашла поразительное определение «банальность зла»296. Бонхёффер недоумевал, как может кто-то оставаться близок с Гитлером, о котором он без сомнения знал, что тот всецело предался злу. Вот почему он спрашивал о Брандте.

Суц тогда не мог этого знать, но история говорит нам: Брандт стал главным создателем и одним из руководителей программы эвтаназии Т-4, в силу которой десятки тысяч людей с душевными и физическими заболеваниями были изъяты из больниц и из таких мест, как община Бодельшвинга в Бефиле, и уничтожены. Брандт проводил бесчисленные насильственные аборты женщинам, признанным «генетически неполноценными», «расово неполноценными» (еврейского происхождения) или же умственными или физическими инвалидами. Аборты оставались легальными, за исключением случаев, когда речь шла о «здоровом арийском» эмбрионе. Брандт также осуществлял множество неописуемо жестоких «медицинских экспериментов» в концентрационных лагерях. На Нюрнбергском процессе ему в первую очередь было предъявлено обвинение за подобное извращение медицины, он был осужден и приговорен к смерти. В 1948 году он был повешен, так и не раскаявшись и громко отстаивая свои принципы.

23 сентября коричневые рубашки и свастики осквернили священную для лютеран землю Берлинского собора. Состоялось возведение в сан рейхсепископа Иоганна Генриха Людвига Мюллера. Вожди экуменического движения отказались присутствовать на постыдном спектакле, и триумф Мюллера превратился в фарс, разыгрываемый нацистами для самих себя. Мюллер, тем не менее, остался доволен – он получил то, на что претендовал, и собирался отплатить возлюбленному фюреру за доверие, возвратив Немецкой евангелической церкви единство – ради этой благой цели он не усомнился бы пустить в ход даже топор.