Кажется, то был самый молодой из шестерых, по имени Локс, первым высказавший такое предложение:

– Она, телка эта… Она наверняка насчет них в курсе, не случайно же они у нее оставили свои шкурки. Зуб даю. Ну и что, что она сразу не коланулась, мы ведь ее толком и не спрашивали. Но если подойти к этому делу всерьез…

Командир, Тиан Таргон, к которому, собственно, и была обращена эта речь, поморщился и покачал головой.

– Я тут ее просмотрел бегло, – сказал он. – Она, знаешь ли, персик.

– Ну так…

– Кажется, ты стал уже меня перебивать?

Локс на глазах выпустил из себя почти весь воздух, как-то обмяк:

– Виноват, шеф. Прости.

– Там простится… Персик она, я сказал. То есть на ощупь мягкая, на вкус сладкая, но внутри – косточка такая, что зубы обломаешь. Можно, конечно, молотком – но есть опасность ядрышко расплющить, а нам оно годится только в сохранном виде.

– Шеф, так и я ведь о том же. Молотком нельзя, конечно, но у нас ведь до утра все равно время пустое, а я за это время ее расколол бы, ручаюсь.

– Чем же это, Локс, ты ее колоть станешь?

Локс сказал – чем. Все невольно заржали. Но сам он остался серьезным. Добавил только:

– Против меня, в натуре, ни одна больше часа не выдерживала, потом сама начинала плакать и просить, чтобы поскорее… А уж сейчас, когда нам силы даны сверх естества…

– Ну ладно, – сказал шеф, – ну уложил ты ее, и что? Сразу она начнет петь, по-твоему?

– Шеф, можно вопросик, не обидишься? Прости заранее.

– Ну?

– Ты когда в последний раз с бабой спал?

– Давным-давно. Когда еще жив был. Так что любопытство твое не к месту.

– А я не из любопытства. Просто – ты забыл, значит, а может, и не знал, на что баба способна, если она к тебе загорелась… Продаст все на свете за ничего, только бы ты ее не отталкивал… Такими они созданы, и как бы ни притворялись, что такие и этакие, на деле все такие же, как и в первый день, только надо уметь так с нею обойтись, чтобы она сама это почувствовала…

– Вот как. А ты умеешь, выходит?

– Хвалиться не хочу, грешно, но у меня к этим делам талант. Не одна из них мне это говорила. Так что если позволишь… Терять-то мы ничего не потеряем, зато если удастся…

Шеф думал недолго. Решил:

– Ночь – твоя. С рассветом в любом случае выходим на поиск.

– Все понял, шеф. И уже иду.

Вирга вдруг почувствовала, что устала, как если бы весь день только и делала, что занималась хозяйством – убиралась, стряпала, возилась в саду, хотя на самом деле время прошло в безделье, зато в нервном напряжении, вполне понятном. Теперь уже настала ночь, в доме было тихо, никто ее не звал и ничего не требовал; наверное, следовало ложиться спать, полагаясь на то, что завтрашний день вместе с утренним светом принесет и какую-то ясность; такая неопределенность, как сейчас, никак не могла, по ее убеждению, продолжаться бесконечно. И, в очередной раз вздохнув, Вирга принялась готовиться ко сну.

Это не требовало никаких особых усилий: в прошлом ей не раз приходилось пользоваться кухней как запасной спальней. Диванчик, стоявший у стены напротив плиты, легко раскладывался в спальное место, достаточное даже и для двоих, стоило только откатить в сторону обеденный стол. Постельное белье хранилось в этом же диванчике, так что с ним проблем не возникало. Но другие проблемы были, и Вирга поняла это, пусть и не сразу.

Перед тем как ложиться, следовало, как и обычно, приготовиться ко сну: принять душ, воспользоваться соответствующими кремами, наложить маску хотя бы на четверть часа, совершить еще несколько операций, сугубо женских, интимных. У нее было все, что для этого требовалось. Однако все нужное для туалетных ритуалов хранилось у Вирги в комнате, на туалетном столике перед зеркалом. Если бы сегодня события развертывались обычным порядком, она не забыла бы, конечно, забрать нужные вещи на кухню, но все произошло настолько быстро, что это просто вылетело у нее из головы. Косметика в большинстве своем стояла на подзеркальнике, а теперь там находился один, а может быть, даже и двое из занявших дом чужаков, и ей очень не хотелось заходить туда даже и на минуту. Ей это казалось опасным по вполне понятным причинам, в свое время она успела на этом обжечься и никаких повторений не желала. Так что получалось: дневной макияж она, конечно, снимет, но спать придется ложиться без обычной подготовки. Ну что же, в конце концов, пусть это будет самой большой неприятностью из всех, какие наверняка еще предстоят…

Вирга приготовила постель и уже наполовину разделась, как в дверь, предусмотрительно запертую ею на задвижку, постучали. Стук был осторожным, деликатным, можно было бы даже назвать его робким. И она откликнулась, не успев даже подумать, нужно ли ей вообще отзываться:

– Кто там? Что вам угодно? Я ложусь…

И голос, прозвучавший в ответ, был тоже, как и стук, не сказать, что испуганным, но как будто заранее извиняющимся:

– Я тут подумал… Вам, наверное, нужно все это?

Вирга успела уже надеть халатик, на котором неизвестно откуда оказалось пятнышко на самой груди; это ее огорчило, и она спросила, опять-таки не думая, просто автоматически:

– Что – это? Вы о чем?

– Я извиняюсь, конечно… Но у вас на подзеркальнике тут всякое… Не знаю, но моя матушка всегда перед сном пользуется такими вещами. Вот я и подумал: может, вы стесняетесь взять это? Как хотите, конечно, может, это вам сейчас и не нужно…

Вот странно. Заранее ведь было ясно, что у любого из этих шестерых есть – или была – мать, как и у всякого человека. Но сейчас, когда этот, за дверью, сказал о своей матушке, он вдруг показался Вирге не опасным. Да и голос его, вся манера разговаривать свидетельствовала о том же. И Вирга как бы своими глазами увидела, как он – совсем молодой еще, и правда, среди ворвавшихся был один такой, вполне миловидный паренек, – стоит за дверью, смущенный, покрасневший от неуверенности в себе, переминающийся с ноги на ногу; и ей вдруг стало даже весело. Она спросила:

– И вы, значит, решили принести это мне? Что же, спасибо…

Он за дверью кашлянул, прежде чем ответить:

– Ну, я не знаю, что там к чему… Просто подумал: если нужно – вы можете все забрать, пока я еще не лег.

Она колебалась секунду-другую: получить все нужное в свое распоряжение показалось заманчивым. Тем более что мальчик, кажется, смущался в этой ситуации куда больше, чем она сама, даже боялся, похоже. Наверное, никакого опыта в общении с женщинами у него не было. Так что…

И, как бы в подтверждение этой ее мысли, стоявший за дверью с грустью, но и с облегчением сказал:

– Ну, значит, не надо – тогда извините за беспокойство, спокойной вам ночи.

Но Вирга уже решилась. И проговорила поспешно: