— Нет, не правильно! — огрызнулась она. — Рома ничего не знает о нашем разговоре. Он вообще… ничего не знает!

— Вот как? — недоверчиво покачал головой Строев. — С чего в таком случае ты взяла, что я имею какое-то отношение к его прогулам?

— Прогулам?! — Катя едва не задохнулась от возмущения. — Ты же сказал, что отчислишь его, если он не оставит меня в покое!

— Сказал, — легко согласился Строев. — Но что-то я не вижу, чтобы вы продолжали встречаться. Отсюда вывод, Катюша, что я его не отчислял. И следующий вывод — что он прогуливает. Кстати, уже вполне наработал на отчисление. Пожалуй, надо будет поднять этот вопрос у него на кафедре.

— Не смей! — тихо, опасно предупредила Катя, и даже мама выглянула из спальни, зная, что это затишье перед бурей. — Не трогай Ромку! Он не виноват, что ему в жизни попадаются одни эгоисты и предатели! Если из-за тебя он лишится будущего, я никогда тебе этого не прощу!

Строев вздохнул и поставил сумку на обувной пуф. Немного помолчал.

— Наверное, это хорошо, что ты защищаешь его, Катюша, — наконец задумчиво произнес он. — Но тогда и меня пойми: я тоже защищаю тебя.

Да, это были ровно те слова, которые детонировали взрыв.

— А меня не надо защищать! — пока еще негромко, вкрадчиво начала Катя и чуть подступила к отцу. — Я не нуждаюсь в твоей защите, ясно?! Я пятнадцать лет жила без нее и горя не знала! А потом ты явился незвано-негадано и давай свои правила устанавливать! Надо-не надо — тебя не интересует, главное — что твоей левой пятке захотелось! Хочу — казню, хочу — милую! Так вот не будет больше твоего «хочу», ясно?! Если Ромку отчислят, я до ректора дойду, расскажу ему, какой беспредел на факультете естественных наук творится! А если и ректор покрывать тебя станет, министру напишу! Добьюсь, чтобы тебя сняли! Чтобы ты ответил наконец за свои поступки! Чтобы!..

— Катя!.. — ошеломленно позвала ее мама, но Кате сейчас было не до нее. Она смотрела отцу в глаза и пыталась сжечь его собственным взглядом.

Но Строева так просто было не пронять.

— Сколько пафоса, Катюша, впрочем, это свойственно юности, — вполне себе спокойно заметил он. — Не хотел я говорить, но, чтобы ты сама себе не навредила, придется немного остудить твой пыл. Ты так заступаешься за Романа, а знаешь ли ты, что он на тебя спорил?

Он надеялся выбить Катю из седла своей протухшей тайной? Напрасно.

— Знаю! — издевательски усмехнулась она и тоже прищурилась. — Это я Ромку заставила, потому что мне нравился Олег, а он не обращал на меня внимания. И Ромка пытался меня отговорить, но куда там! Я же дочь своего отца! Я на слове его сыграла и добилась своего! А Ромка не сказал, правда? Потому что он рыцарь и прикрывает меня, даже когда я делаю мерзости! А теперь давай, отчисляй его за прогулы! Тебе хватит совести! Ирод!

Строев слушал ее молча, все сильнее сжимая челюсти и заметно бледнея при каждой новой фразе. И когда Катя наконец замолчала, он отер лицо рукой и выдохнул с надрывом:

— Ты не могла этого сделать!

Катя злорадно усмехнулась, чувствуя горькое торжество от настигшего папеньку возмездия.

— Отрекись от меня! — хрипло посоветовала она и продолжила, не обращая внимания на мамино «ох!» за спиной. — Однажды ты уже это сделал! Второй раз не будет слишком сложно!

Теперь уже мама не стерпела.

— Катя! — железным тоном приказала она. — Немедленно извинись перед отцом!

— За что? — вызывающе поинтересовалась Катя: сдаваться она не собиралась, даже если вся семья вместе с Игорешкой встанут против нее. Пора было кончать с этим фарсом! И она чувствовала в себе силы дойти до конца. — За то, что он пятнадцать лет думал, нужна ли ему дочь?! За то, что все эти пятнадцать лет не хотел меня знать?! За то, что предпочел дочери свободу?! О, не делай такое лицо, мам, и не пытайся убедить меня, что все это время он не знал о моем существовании, — эта сказочка хороша только для Игорешки! А я видела письмо, которое ты ему писала! Писала, когда мне едва исполнился месяц, мама! И оно было вскрыто — и прочитано! Значит, ему все было известно, но он предпочел не появляться эти пятнадцать лет ни в твоей, ни в моей жизни! Не хотел видеть свое подобие, не так ли, папочка? Догадывался, в кого уродилась доченька? Конечно, как такую любить?! Она по трупам идет к своей цели! Ни о чьих чувствах не думает! Ничего и никого не жалеет, даже самых близких! Вот такая я, да! Использовала Олега, использовала Ромку, а потом ноги об обоих вытерла и думать забыла! Правильно, папочка, зачем тебе такая дочь? Меня даже Ромка теперь знать не хочет! Ушел — и пропал! И я не знаю, где он! Не знаю!..

Слезы потекли сами. Как Катя ни пыталась держаться, как ни требовала от себя жестокого равнодушия, мысли о Ромке и его обиде не оставили никаких сил сопротивляться. Катя опустилась на пол, закрыла лицо руками и уткнулась в колени, желая только остаться одна. Никто сейчас не мог ей помочь и никого она не хотела ни видеть, ни слышать. И когда входная дверь вдруг открылась и закрылась, Катя подумала, что отец в коем-то веке сделал то, что она желала, — исчез из ее жизни. Вот только легче от этого почему-то не стало. Наверное, потому, что было уже слишком поздно? Или потому, что своим побегом он только подтвердил Катины слова, а она в самом дальнем уголке сердца надеялась, что он их все-таки опровергнет? И что она хоть кому-то еще нужна?

— Костя вернулся только потому, что увидел тебя, — неожиданно раздался над головой кроткий и какой-то одухотворенный мамин голос. — Он полюбил тебя с первого взгляда и больше не мог оставить. Только поэтому и нашел в себе силы простить меня.

— За что простить? — устало спросила Катя, хотя ответ ее нисколько не интересовал. Мама опять начнет выгораживать отца своих детей. Она всегда это делала.

— За глупость и предательство, — грустно вздохнула мама, и Катя против воли подняла на нее глаза. Мама пожала плечами, потом вдруг села на пол возле Кати и взяла ее руку в свои. — Не отцовская кровь в тебе бунтует, Катюш, а моя. Мне, правда, чуть побольше, чем тебе, было, когда я от Кости из-под венца сбежала. Двадцать два. Сразу после института.

— К-как сбежала? — ошеломленно переспросила Катя. Слезы просохли в этом открытии. Неужели такое могло быть?

Мама вздохнула и отвела глаза.

— Вот так, — виновато проговорила она. — Мы еще на пятом курсе договорились, что поженимся после защиты дипломов, дату свадьбы назначили, готовиться начали. А тут мне мамина тетя работу предложила. Хорошую работу с отличными перспективами, о какой зеленая выпускница вроде меня могла только мечтать. У меня не возникло сомнений, что за нее надо хвататься. Мы в поселке тогда жили, далеко от города, каждый день не наездишься, надо было в город перебираться. А у Кости мать постоянно болела, он и из университета-то к ней срывался, а как дело к диплому пошло, так тут вообще почти бесконечная череда звонков и вызовов. Мы много с ним об этом говорили, думали, взвешивали. Я понимала, что он не бросит мать, и вроде бы даже смирилась. Он обещал, что обязательно найдет хорошую работу, что я не буду жалеть о своем выборе, и я соглашалась с ним. А в день свадьбы, уже стоя в белом платье, посмотрела в окно, ужаснулась окружающей разрухе, поняла, что мы никогда из нее не выберемся, потому что мать Костю ни за что не отпустит…