Мать-хранительница посмотрела на перемазанный сарафан.

– Грязь совсем свежая.

– Я каталась сегодня утром. Сами видите, форма моего размера, Миле она велика. Вина полностью лежит на мне.

– Это так? – обратилась настоятельница к Нине.

Нина перевела взор на Ханну.

– Отвечайте!

Нина молча кивнула.

Мать-хранительница тяжело вздохнула.

– Обыск закончен, – объявила она монахиням. – Ханна, ты даже не представляешь, как сильно меня разочаровала. Я вынуждена немедленно написать твоему отцу.

– Да, матушка, – сокрушенно отозвалась та. Печаль в ее голосе была непритворной: ради спасения Нины Ханна поставила под угрозу свое будущее в монастыре.

– А вы, вдова Яндерсдат, здесь затем, чтобы обучать Ханну земенскому языку, а не потворствовать ее хулиганским выходкам. Я пересмотрю свое решение о ваших совместных занятиях.

– Да, матушка, – покорно ответила Нина, глядя, как девы-хранительницы выводят Ханну в коридор и закрывают за собой дверь.

Леони плюхнулась на подушки.

– Очень надеюсь, твоя вылазка на завод того стоила.

Нина тоже легла в постель. В крови бурлил адреналин.

– Еще как стоила.

Она запомнила взгляд Ханны, когда ту уводили прочь. Девушка явно хотела получить ответы на свои вопросы. Нина подумала о наказании, которое ждет послушницу, о том, чем обернется для нее письмо Матери-хранительницы отцу. Нина понимала, что обязана Ханне – может быть, даже жизнью. И уж чего точно Ханна заслуживала, так это знать правду.

Помоги нам.

Только вот Нина не может эту правду открыть.

Зоя предполагала, что их проводят в гостевые покои, однако Юрис и Григорий исчезли, а стол и стулья, по мановению руки Елизаветы, ушли в землю. В следующий миг вокруг троицы выросли новые стены. Песок завихрился, начал изгибаться дугой. С трех сторон в этом новом помещении возникли дверные проемы, все три безжизненного, блеклого цвета старых костей.

Зоя сомневалась, что она долго это выдержит. Мир словно бы вспороли.

– Сожалею, что мы не можем разместить вас более комфортно, – сказала Елизавета, – но здесь вообще мало удобств. Постарайтесь отдохнуть.

Зоина комната напоминала опочивальню в старинном замке: стрельчатые окна, перед большим камином – массивные кресла с кожаной спинкой, огромная кровать под бархатным балдахином. При этом, собственно, стекла в окнах не было, как не было никакой кожи и никакого бархата. Все до последней мелочи – из мелкого песка; все – того же унылого цвета плавникового леса. Огонь за каминной решеткой мерцал синим, как жуткое пламя в пасти дракона. Комната-призрак. Рука Зои непроизвольно потянулась к запястью. Нужно поговорить с Николаем.

Она открыла дверь, хотя трудно было считать «дверью» то, чего считаные минуты назад не существовало вовсе.

Николай стоял на пороге комнаты, ничем не отличавшейся от Зоиной.

– Как будто смотришь на набросок грандиозного проекта, – произнес он, медленно поворачиваясь и оглядывая интерьер своего нового жилища. Проведя рукой по сероватой каминной полке, добавил: – Роскошь в каждой детали, но задерживаться здесь совершенно не хочется.

– Мы совершаем ошибку, – высказала мнение Зоя. У нее болела голова, болело сердце. Постоянно приходилось сдерживаться, чтобы не ощупывать запястье. Она понимала: ее потери ничто по сравнению с тем, что поставлено на карту. И так было всегда.

– Где Юрий? – осведомился король.

– Как обычно, ползает где-нибудь на коленях и молится. Николай, мы собираемся заключить сделку?

– Мы приехали сюда в поисках исцеления, и нам его предложили.

– Ты можешь погибнуть.

– Мы ведь уже решили, что готовы пойти на этот риск. И вообще, разве не ты совсем недавно предлагала пустить мне в лоб пулю?

– До торжества в Ос Альте меньше трех недель.

– Значит, до этого времени я должен разобраться с демоном.

– Видел, на что они способны? А вдруг из-за нас границы Каньона рухнут и Неморе обрушится на Равку? К такому исходу ты готов?

Николай провел руками по волосам.

– Не знаю.

– Но при этом ты сразу же согласился, как девица на сельской ярмарке, которую впервые в жизни пригласили на танец!

– Угу.

Николай произнес это без всякого сожаления.

– Нельзя им доверять. Мы даже не знаем точно, кто они такие.

– Понимаю. Так же, как ты понимаешь, что иного выбора у нас нет. Зоя, почему ты противишься?

Зоя прислонилась головой к арке оконного проема и устремила взор на простиравшееся перед ней ничто. Не эту ли пустоту видят святые на протяжении сотен лет?

– Если это святые, то кому же мы молились все это время?

– Ты молишься? – не сумел скрыть удивления Николай.

– Молилась. В юности. И ни разу не получила ответа.

– Мы добудем тебе другой.

– Другой? – Зоя не сразу поняла, о чем он говорит. Ее пальцы опять машинально сомкнулись на запястье, где раньше находился усилитель. Она заставила себя разжать руку.

– Другой добыть не получится, – презрительно бросила она. Отлично. Лучше так, чем жалеть себя. – Это просто так не работает. Свой браслет я носила не снимая с тринадцати лет.

– Зоя, я не верю в чудеса, не знаю, кто на самом деле эти святые. Знаю лишь, что они – наша последняя надежда.

Она зажмурилась. Любезность Елизаветы не отменяет того факта, что их похитили.

– Мы пленники, Николай. Неизвестно еще, чего от нас потребуют.

– В первую очередь усмирить гордыню.

Николай и Зоя вздрогнули от неожиданности. В дверях стоял Юрис. На сей раз он был в человеческом облике, в котором, однако, все равно проглядывало что-то драконье.

– Идем со мной, Зоя Назяленская, маленькая грозовая ведьма. Время пришло.

– Для чего? – резко спросила Зоя, чувствуя, как внутри вскипает гнев – знакомый, приятный, куда более продуктивный, чем тоска.

– Тебя ждет первый урок. Юный король – не единственный, кому предстоит кое-чему научиться.

* * *

Зоя не хотела идти с драконом и все же заставила себя следовать за ним по извилистым коридорам странного дворца. Сказала себе, что это шанс поподробнее узнать о ритуале, который предстояло пройти Николаю, и выяснить истинные мотивы святых. Более настойчивый голос в голове убеждал, что, изучив Юриса поближе, Зоя найдет способ отомстить за усилитель, которого она лишилась по его вине. Слишком отчетливо она ощущала пульс под кожей запястья, слишком голым и уязвимым оно выглядело. Будто чужим.