В 1244 году сирийский ученый и хронист Ибн Василь, направляясь в Каир, проезжал через Иерусалим. Он все еще находился в руках христиан, но мусульман пропускали в город и на Харам аш-Шариф, или Храмовую гору. Однако то, что путешественник увидел там, заставило его содрогнуться. В Куполе Скалы христианские священники проводили богослужения, нараспев произнося имя Бога – Отца, Сына и Святого Духа – Святой Троицы, что в глазах мусульман было многобожием. Хуже того: там, откуда пророк Мухаммед отправился в ночное путешествие, лежали бутыли с вином для совершения мессы. Мечеть Аль-Акса также была осквернена неверными, и теперь в ней висел колокол[515].

Ибн Василь с самого начала не одобрял соглашение, заключенное в 1229 году аль-Камилем и Фридрихом II. Он проповедовал против этого договора в Большой мечети Дамаска, сокрушаясь, что «дорога в Иерусалим теперь закрыта для благочестивых мусульман!» и крича «Позор мусульманским правителям!». Прошло пятнадцать лет, и теперь, увидев последствия франкской оккупации, он был разочарован еще больше. Возвращение Иерусалима явно пошло на пользу крестоносцам. Но что это дало исламу?

Аль-Камиль уже не мог задаться таким вопросом. В 1238 году султан умер, и за этим последовали традиционные попытки передела власти. За два года сыну аль-Камиля ас-Салиху Айюбу удалось одолеть амбициозных родственников и закрепить за собой право на наследие отца. Но его верховенство было далеко не безусловным. Мятежный дядя ас-Салиха Исмаил, правитель Дамаска, заключил союз с франками Иерусалимского королевства, подтвердив их права на Священный город, и передал им несколько крепостей, в том числе Сафед на реке Иордан близ Галилейского моря. Ее теперь восстанавливали и перестраивали тамплиеры. В глазах ас-Салиха все это выходило за рамки простой политической целесообразности: от перемирия его дядя перешел к полноценному альянсу. Как новый султан ас-Салих не мог не отреагировать на это.

Его дядя теперь мог заручиться поддержкой франков, но ас-Салих нашел куда более сильного и опасного сторонника. В Месопотамии и северной Сирии появилась новая сила – тюрки-сунниты Хорезма, племена родом из Персии и Средней Азии. Их родные земли завоевали монголы, и теперь они двигались на запад в поисках территорий для поселения. Свирепые воины и умелые наездники, они были непредсказуемым, а потому не самым надежным союзником, но грозным противником. Ас-Салих сумел договориться с ними и в 1244 году готовился использовать их против своего дяди и вероломных христиан Иерусалима.

11 июля, спустя всего несколько месяцев после визита Ибн Василя, хорезмийцы штурмовали Святой город. В соответствии с условиями, по которым Иерусалим передали франкам, его стены не восстанавливались, а потому захватить его было легко. Еще проще оказалось изгнать оттуда христиан. Хорезмийцы неистовствовали: обезглавливали священников, вспарывали животы паломникам, искавшим убежища в церквях, разбили мраморную отделку храма Гроба Господня и разрушили гробницы франкских королей. Прочь из города потянулись колонны беженцев, которые не цеплялись ни за что, кроме жизни. Военные ордены пытались защищать их на дороге в Яффу, но горожан было слишком много. Геральд Ньюкаслский, госпитальер, описал участь тех, на кого нападали разбойники и хорезмийские дозорные:

В самом Иерусалиме, писал Геральд, захватчики «резали горла монахиням и престарелым и немощным людям, как овцам»[516]. Разгромив город, хорезмийцы еще месяц грабили его окрестности, а затем двинулись на Газу, чтобы соединиться там с войском ас-Салиха для нового нападения.

Иерусалим был вновь утрачен, новый враг шел по их землям, и у христиан не оставалось иного выбора, кроме как сражаться. Вместе с союзниками из Дамаска они собрали армию численностью около десяти тысяч человек и приготовились к битве.

17 октября христианско-дамасское войско встретилось с армией хорезмийцев и египтян в Форбии (Харбийе), деревне неподалеку от Газы. По свидетельствам немногих выживших, христиане бились храбро. В течение целого дня они сдерживали значительно превосходящую их численностью вражескую армию, но на следующее утро, когда сражение должно было возобновиться, выяснилось, что союзники из Дамаска проявили малодушие и бежали с поля битвы[517]. Без них латиняне настолько уступали противнику количественно, что были попросту уничтожены.

Тамплиеры, как и госпитальеры, и тевтонцы, бросили в битву при Форбии все свои силы[518]. Из почти трехсот пятидесяти рыцарей-храмовников выжили только тридцать шесть. Их магистр Арман де Перигор пропал без вести. Магистр госпитальеров Гийом де Шатонеф был взят в плен и увезен в Каир, где провел в заточении шесть лет. Архиепископ Тира и несколько других видных деятелей Церкви получили смертельные ранения. Граф Готье де Бриенн был увезен в Яффу, где его истязали, распяв на городской стене, но он выжил. Уцелевшие рядовые солдаты латинского войска попали в рабство. Расчеты катапульт и пехотинцы стали одними из бесчисленных жертв этой бойни[519]. По масштабам катастрофы эта битва не уступала Хаттинскому сражению.

Патриарх Иерусалимский Роберт Нантский был при Форбии, но сумел уцелеть и укрылся в Аскалоне. Потрясенный всем виденным, он писал, взывая ко всем деятелям Церкви от Англии до Святой земли: «Потеряв все в этой битве, мы уже ничем не можем быть утешены. Если нам не помогут, мы потеряем Святую землю очень скоро»[520].

В глазах Роберта Нантского поражение при Форбии было поражением всего христианского мира. Но не все воспринимали это так же. Находясь в Фодже, в Апулии, Фридрих II, император Священной Римской империи и король Иерусалима (правда, заочный), винил в произошедшем фракцию, возглавляемую тамплиерами, поскольку те не захотели сохранять мир с Египтом. По его мнению, этой битвы просто не должно было быть, и он с презрением писал о «религиозной гордыне тамплиеров, подпитываемой слабостью местных баронов»[521].