Я с завистью смотрел на медленно приближающийся фургон какого-то одинокого торговца – большой и, очевидно, тяжелый, покрытый запыленным серым брезентом. Тянул фургон не один тарларион, как это обычно распространено среди мелких торговцев, а четверка черно-бурых босков.

– Каким образом ты хочешь выбраться из города? – спросила Дина.

– По веревке, – кивнул я на стену. – И уйду пешком.

Она снова перегнулась через парапет и окинула скептическим взглядом сотню футов совершенно гладкой каменной стены, которая отделяла нас от земли.

– Чтобы спуститься, потребуется время, – сказала она, – а после захода солнца стены регулярно патрулируются охранниками и освещаются факелами. К тому же ты собираешься идти пешком… Ты знаешь, что у нас, в Тарии, есть охотничьи слины?

– Знаю, – ответил я.

– Жаль, что у тебя нет быстроногой каийлы. Ты смог бы попробовать среди бела дня на полной скорости проскочить мимо городских стражников и удрать по степи, пока охранники, опомнившись, бросились бы вдогонку.

– Даже если бы мне удалось разжиться каийлой или хотя бы тарларионом, – с сомнением покачал я головой, – у них все равно есть тарнсмены.

– Это верно, – согласилась Дина.

Для тарнсменов, конечно, не составит никакого труда отыскать в открытой степи одинокого наездника. Чтобы поднять их в воздух, потребуются считанные минуты, даже если при этом придется собирать тарнсменов по пага-тавернам, городским общественным баням или игровым залам, где наемники сейчас наверняка тратят свои деньги, к удовольствию владельцев этих заведений, которые сейчас неплохо наживаются. По-видимому, через несколько дней, когда тарнсмены опухнут от безделья и, главное, деньги этих наемников подойдут к концу, Ха-Кил соберет своих головорезов и улетит с ними из города. Я, конечно, не мог ждать ещё несколько дней, не зная к тому же, сколько Ха-Кил позволит своим людям расслабляться и сколько времени у него уйдет на подведение окончательного расчета с Сафраром и подготовку к отлету.

Тяжелый фургон торговца уже медленно подъезжал к центральным городским воротам.

Я с тоской посмотрел в ту сторону, где скрылись за горизонтом фургоны тачаков. Вот уже пять дней, как они ушли. Мне казалось поистине странным, что Камчак – решительный, непоколебимый в своей твердости Камчак, гордость тачаков – так скоро отказался от осады города, пусть даже её продолжение не принесло бы ожидаемых результатов. Тем не менее я не мог отказать ему в определенной мудрости: отвести своих людей в условиях, когда сложившаяся ситуация вполне могла не только не принести успеха, но и, учитывая беззащитность фургонов и босков перед наездниками на тарнах, наоборот, привести к худшему. Да, он поступил мудро. Но как, должно быть, тяжело было Камчаку увести фургоны от Тарии, оставляя Катайтачака неотомщенным, а Сафрара – победителем. Это было, с его стороны, несомненно неординарным поступком. Я бы скорее ожидал видеть Камчака здесь, у стен Тарии, верхом на каийле, с колчаном стрел за спиной, до самого наступления жестоких зимних холодов, с наступлением которых тачаки наконец повернули бы своих босков от этого неприступного города с его непреодолимыми стенами и неоскверненными ногами захватчиков улицами – от этой не знающей поражения Тарии.

Мои мысли были прерваны донесшимися снизу препирательствами между раздраженным стражником и протестующе кричащим владельцем фургона. Я выглянул из-за парапета и с невольной улыбкой увидел, что, очевидно, его тяжело груженная неповоротливая повозка зацепилась правым колесом за чугунные петли городских ворот и громоздкий фургон опасно накренился, совершенно загородив проезд.

Погонщик соскочил с фургона и, горестно обхватив голову руками, запричитал над своим колесом.

Затем, пнув повозку, он подставил плечо под колесную ось и попытался развернуть фургон. Задача, как и следовало ожидать, оказалась для него непосильной.

Происшествие забавляло наблюдавших за ним стражников и нескольких находившихся здесь же прохожих, сгрудившихся у ворот понаблюдать за действиями незадачливого погонщика. Но тут вышедший из себя офицер охраны приказал нескольким из своих людей подставить плечи под ось, сдвинуть её и немедленно освободить проезд. Но даже охранникам вместе с извозчиком не удалось развернуть фургон. Становилось очевидным, что без рычага здесь не обойтись.

Мне показалось что-то в этой аварии фальшивым, подстроенным нарочно. Дина, посмеиваясь, наблюдала за суматохой у ворот. Извозчик, казалось, совсем потерял голову: заламывая руки, он бегал между собравшимися и, не обращая внимания на гневные окрики офицера, лишь ещё больше мешал помогающим ему людям.

В этот момент я заметил едва различимые вдали силуэты всадников.

Теперь уже все стоящие на городских стенах стражники, как, впрочем, и поднявшиеся сюда для прогулки парочки, внимательно наблюдали за тщетными усилиями двух десятков суетящихся вокруг накренившегося фургона людей.

Я снова посмотрел вниз. Торговец оказался довольно молодым парнем, крепко сбитым, со светлыми волосами. Что-то в его облике показалось мне знакомым.

Всадники вдали стали более различимыми. Они стремительно приближались к главным воротам Тарии.

Я стиснул Дину в объятиях.

– Здесь что-то не так! – сказала она с тревогой.

Я шепнул на ухо:

– Немедленно возвращайся домой и хорошенько запри все двери. И носа не показывай на улицу!

– Я ничего не понимаю, – пробормотала она. – О чем ты?

– Давай без всяких вопросов! – приказал я. – Делай, как я говорю!

– Но, Тэрл…

– Быстрее!

– Ты делаешь мне больно! – воскликнула она, высвобождаясь из моих объятий.

Посмотрев в степь, она тоже заметила всадников в облаке пыли. Руки её невольно поднялись к лицу, глаза широко раскрылись в ужасе.

– Сейчас здесь будет битва, – убедительно сказал я. – Беги!

Я быстро поцеловал её и подтолкнул к ведущим со стены ступеням. Она машинально сделала пару шагов и остановилась.

– А как же ты? – обернулась она.

– Беги отсюда! – рявкнул я.

И Дина стремглав бросилась вниз по ступеням.

Под свободной туникой булочника к левому плечу у меня был привязан короткий меч, а на поясе спрятана кайва, сверху все это прикрывал легкий плащ.

Оставшись один, я не торопясь достал меч и набросил на руку снятый с плеч плащ.

Вскоре несущиеся на каийлах во весь опор тачаки, грозно выставившие вперед копья, стали видны значительно яснее. Вероятно, это была первая волна из мчащихся следом многих и многих сотен, они шли полным галопом узкой вытянутой колонной. Тачаки применили типичное для них построение атаки лавой: за первой сотней всадников они оставляли небольшой промежуток до второй сотни, что позволяло пыли немного рассеяться, затем опять промежуток, третья сотня и так далее. Подобное построение не позволяло противнику определить численность атакующих и вносило панику в его ряды, когда тачаки потом мгновенно разворачивались широким фронтом.