При слове «заведующая» я испытала какое-то неприятное чувство, но предпочла на нем не задерживаться. Судя по выражению лица Триппа, он собирался сообщить мне что-то весьма важное.

– И что? ДНК совпало с моим образцом? – осведомилась я. По правде говоря, никакого особенного потрясения я не испытывала. После каждого приема таблеток мою голову заполнял спасительный туман, поэтому я просто не задумывалась, почему неизвестная женщина была похоронена именно на нашем дворе и что это может означать. Точнее, задумывалась, но не слишком глубоко. Пожалуй, только сейчас до меня начинало что-то доходить, однако мое желание принять очередную таблетку было таким сильным, что я была просто не в состоянии сосредоточиться на чем-то другом.

– Да. Речь идет о митохондриальных ДНК – тех самых, которые передаются в одной семье от женщины к женщине. Именно они и совпали.

Я попыталась сообразить, к чему он клонит, но не преуспела.

– И что нам теперь делать? – спросила я.

– Думаю, шериф Адамс захочет еще раз побеседовать с тобой и с Томми. Возможно, он даже навестит Матильду, хотя каждый раз, когда он приезжает в «Солнечные поляны», старухе сразу начинает хотеться спать. Ну а коль скоро на этот источник нам пока рассчитывать не приходится… В общем, на твоем месте я бы покопался на чердаке, может быть, там найдутся какие-то старые письма, дневники или газетные вырезки, в которых упоминается об исчезнувшей женщине. Кстати, на днях я видел Кэрри Холмс, и она просила напомнить тебе насчет библиотечного архива, который нужно разобрать. Если хочешь, можешь начать с него: не исключено, что старые газеты когда-то писали о подобном случае. Твоя помощь может оказаться решающей, поскольку у шерифа Адамса как раз сейчас работы выше головы, а это дело довольно давнее. Иными словами, если ты хочешь узнать правду до того, как сама попадешь в «Солнечные поляны», тебе лучше предпринять собственные раскопки.

– О’кей, – сказала я, чувствуя, что мои пальцы начинают слегка дрожать.

– Ты в состоянии вести машину? – вежливо поинтересовался Трипп, и я поняла, что он заметил мое состояние.

– Все в порядке, – ответила я. – Я ведь как-то добралась сюда, не так ли? А это… – Я подняла пальцы к глазам. – Это пустяки. Типичный абстинентный синдром. Пройдет через неделю, может, через две.

Не говоря ни слова, Трипп взял мой мобильник, который я выложила на стол, и нажал несколько кнопок.

– Тремор, может, и пройдет, но причины, которые заставляют тебя каждый раз тянуться за таблеткой, никуда не денутся. Вот… теперь у тебя есть мой номер. Позвони, если тебе вдруг захочется с кем-нибудь поговорить.

Я выхватила у него телефон и швырнула в сумочку.

– Я думаю – не захочется!

Трипп вышел вместе со мной на улицу. Я почти бежала, но он легко нагнал меня: для этого ему понадобилось лишь слегка ускорить шаг.

– Подожди, у меня тут есть сломанные часы для Томми. Он сказал, что после посевной у него будет немного времени и он сможет ими заняться. Я хотел сам отдать их ему, но раз ты все равно здесь…

Я только раздраженно фыркнула. Трипп ухитрился испортить мой драматический уход со сцены, до которых я еще в школьные годы была большая мастерица. Когда-то я даже думала, будто могу таким образом что-то изменить.

Мы остановились возле его машины. Трипп полез в бардачок и достал оттуда большие серебряные часы в прозрачном пакете с застежкой-«молнией». Я пошире раскрыла сумочку, чтобы он мог сам опустить их туда – и мы оба увидели на дне флакончик белых таблеток.

У меня нашлось бы не меньше сотни причин не делать того, что я сделала в следующий момент, но я не дала себе времени над ними задуматься. Выудив из сумочки пузырек, я протянула его Триппу.

– Вот, возьми. Пусть будут у тебя.

Боясь передумать, я поскорее захлопнула сумочку, потом скользнула за руль своей машины и включила зажигание.

– Пока, Трипп, не скучай.

Он заглянул в салон в окошко с пассажирской стороны. Я повернулась к нему, думая, что он хочет извиниться, но Трипп сказал только:

– Куда бы ты ни направилась, твое место здесь.

Я с силой нажала на педаль, мотор взревел, и я под визг покрышек задом выехала с подъездной дорожки. Только потом мне пришло в голову, что точно так же я действовала и десять лет назад, когда Трипп впервые сказал мне эти слова.

* * *

Неделю спустя я стояла босиком на садовой дорожке. Пот стекал у меня по лицу и по спине, руки и ноги были облеплены землей, а чувствовала я себя, как баранья отбивная перед отправкой в гриль. Под ногтями у меня было черным-черно, а исцарапанная кожа горела. Одета я была в растянутую футболку и очень коротко обрезанные джинсы – короче даже, чем у само́й Дейзи Дьюк[32]. Вся моя одежда, которую я невесть зачем тащила сюда через всю страну, оказалась совершенно непригодна для работы в саду, и мне пришлось рыться в шкафах в поисках чего-нибудь подходящего. В конце концов я нашла свои старые шорты, которые были мне малы как минимум на размер. Верхнюю пуговицу я переставила и кое-как застегнула, но шорты все равно сидели на мне как на барабане, поэтому мне оставалось только молиться, чтобы они не лопнули или чтобы не разъехалась «молния». В довершение всего солнечные очки, которые я надела, постоянно сползали мне на самый кончик носа, и яркое солнце, от которого я отвыкла, слепило глаза.

Чувствовала я себя отвратительно. Правда, дрожь в руках почти прошла, приступы тошноты тоже повторялись все реже, но бессонница и кошмары меня едва не доконали. Недостаток сна, в свою очередь, привел к тому, что головные боли стали совершенно невыносимыми, и из-за этого я постоянно пребывала в состоянии крайнего раздражения.

Испустив тяжелый вздох, я наклонилась, чтобы выдернуть из земли очередной колючий сорняк.

– Симпатичные шортики, Козявка.

Выпрямившись, я повернулась и с упреком посмотрела на Томми, готовясь сказать ему пару ласковых, но вовремя прикусила язык. Выглядел он еще хуже меня: под глазами темные круги, волосы торчат, клетчатая ковбойка застегнута не на ту пуговицу. Что касалось джинсов, то они были столь грязны, что казалось, будто, ложась вечером спать, Томми не вешает их на стул, а просто ставит в угол рядом с растоптанными и донельзя грязными башмаками.

– Как идет посадка? – спросила я. С тех пор как брат начал засевать свои хлопковые поля, я видела его только ранним утром или поздним вечером, да и то не каждый день. Работы у него хватало: насколько я знала, все поля необходимо было засеять одновременно, чтобы хлопок созрел к одному и тому же сроку, пусть даже для этого приходилось работать по шестнадцать-восемнадцать часов в день. Однажды, давным-давно, дядя Эммет взял меня с собой в кабину трактора. Мотор ревел, машину трясло, но я чувствовала себя наверху блаженства – точно в колыбели, которую качает нежная и сильная рука. Когда я сказала об этом дяде, он ответил, мол, это потому, что я накрепко связана с землей, которую мои предки обрабатывали на протяжении поколений. Сейчас я вспомнила эти слова, вспомнила, как оставленные трактором длинные, ровные борозды представлялись мне руками предков, которые тянутся ко мне сквозь века, чтобы обнять и приласкать. И только когда я стала старше, мне начало казаться, будто те же самые руки хотят схватить меня, удержать, похоронить навсегда в ненавистной аллювиальной глине.