нам показывали на схемах «боковую линию» рыб, выполнявшую функцию нервной системы: с её помощью рыбы улавливали направление течения. Атрофировавшаяся от шока при арестах нервная система человека автоматически переключала себя на ту атавистическую «боковую линию», которая обеспечивала одну первобытную задачу: распознавать, нацелены ли уже на тебя силы уничтожения или ещё повременят.

В один из приездов Анны Владимировны к нам домой из снятой с полки папки выпала наша с Колюшкой фотография, которую я никогда никому не показывала. Она долго, с пристальным вниманием рассматривала её. Возвращая снимок, с незнакомой теплотой в голосе сказала:

– Как много я сейчас поняла про вас! Пишите, Тамара Владимировна. Пишите, руководствуясь одним-единственным: ТАК БЫЛО НА ЭТОЙ ЗЕМЛЕ!

От телеграммы за подписью незнакомого директора НИИ, в котором после окончания политехнического института работал мой сын, – «Приезжайте, поможем встрече» – исходила энергия доброты. Более шестнадцати лет Полина Ивановна Фёдорова подвижнически билась над поиском путей и лазеек для нашего сближения с сыном. Покинув судейство, по чистой случайности она устроилась в качестве юриста именно в тот научно-исследовательский институт, где Юра работал программистом. Предложение директора помочь было, понятно, делом её рук и сердца.

Смириться с мыслью о том, что в моём сыне, кроме ненависти ко мне, ничего нет, было по-прежнему трудно. Взяв недельный отпуск, хоть и с малой верой в возможность встречи, я приехала в далёкий город ранним декабрьским утром. Было по-зимнему темно. До начала рабочего дня оставалось два часа. Я переждала их на вокзале и направилась по указанному адресу пешком.

– Здравствуйте, здравствуйте, – протянул руку директор. – Давайте знакомиться: Иван Ильич. Садитесь. Отогрейтесь. Сейчас придёт начальник отдела кадров. Решили, что разговаривать с вашим сыном пойдём с ним вместе. Уверен, что достучимся до него. Я сам отец. У меня – двое. Не отчаивайтесь. Всё будет хорошо. Номер в гостинице для вас заказан.

«Кто знает, может, и правда этот основательный и тёплый человек прорвётся в его душу?» – забрезжила надежда… Но вошедший кадровик в военном кителе тут же эту иллюзию притушил. Вместо приветствия – кивок головой и безапелляционное распоряжение:

– Сидите здесь! Никуда не уходите! Через несколько минут мы его сюда пришлём!

Где-то в недрах НИИ происходило объяснение начальственных мужчин с моим сыном. Его уговаривали встретиться со мной. Могло ли быть что-то чудовищнее? Как и в случае с корреспондентом «Известий», в глубине души я уже точно знала, что сын на пороге этого кабинета не появится. Сколько бы я ни билась над загадкой, чем именно «родители» Юры так отвратили его от меня, исчерпывающей разгадки не находила. Даже самая злонамеренная и отъявленная клевета не могла породить такое неприятие. И только версия Анны Владимировны об извечном стремлении отцов к тому, чтобы обессмертить себя в сыновьях, казалась мне правдоподобной. Ведь даже естественное любопытство было в Юре убито на корню. Если же всё сводилось к неким свойствам его характера, в этом надо было убедиться.

Директор института и кадровик вернулись через два с лишним часа.

– Наотрез отказался от встречи с вами, – растерянно пожимал плечами директор. – Что-то ему, знаете ли, такое внушили. Но кое-чего мы всё-таки добились, в чём-то его поломали… Езжайте в гостиницу, отдохните. Ждите там. Обещал приехать к вам туда в обеденный перерыв.

– И вот что, – дополнил начальник отдела кадров. – Учтите: у него есть к вам претензии. Первая – что вы действуете через официальных лиц, вторая – что хотите поссорить его с родителями.

Я ходила по коридору, кружила по вестибюлю гостиницы, уговаривала себя успокоиться. С большим опозданием Юра всё же приехал. По-видимому, боялся, что я брошусь к нему с непредсказуемыми эмоциями, и почти вжался в стену, проходя мимо меня в номер. Смотрел поверх, куда-то в сторону.

– Садись в кресло, Юра, там удобнее, – неожиданно спокойно сказала я. – Ты разве не считаешь противоестественным, что мы с тобою, взрослым, ни разу не поговорили? Давай поговорим сейчас.

– Имейте в виду, я люблю своих родителей, – заторопился он предупредить, как о чём-то самом для него важном.

– Это слышать отраднее и легче, чем если бы ты сказал: «Живу с родителями, но не люблю их». И давай сразу уточним вот ещё что: только один человек на свете знает, как ты не разрешал к себе приблизиться, не отвечал ни на одно письмо. Этот человек – ты сам, Юра. Поэтому разговор об «официальных лицах» будем считать не совсем справедливым. Согласен? Что касается моего стремления поссорить тебя с родителями, то хочу надеяться: ты разберёшься сам, ссорила ли я тебя с ними, или они помогли тебе чувствовать себя в ссоре со мной. А теперь прошу: расскажи как можно больше о себе. О своей специальности. Чем увлекаешься? Захочешь о чём-то спросить меня – отвечу на любой твой вопрос.

В конце концов Юра поверил в то, что сцен не будет, и его напряжение стало спадать. Он стал чаще поглядывать на «чудовище», отвечать конкретнее и проще. Специальность? Инженер по электронным машинам. Что любит? Французскую литературу девятнадцатого века, современную эстрадную музыку. Почему не женат? Не встретил ещё девушку, которую бы смог полюбить.

Я хорошо понимала, как много зависит от первых мгновений встречи. Страх отпугнуть сына чудодейственно организовал меня. Как всегда в чрезвычайных ситуациях, меня вело что-то, я только слушалась. В какие-то секунды мне казалось, что враждебность сына улетучивается, сходит на нет.

После двухчасового разговора он стал поглядывать на часы.

– Ты завтра придёшь, Юра?

– Не знаю.

– Прошу: приди! Я буду ждать тебя! С тобой – интересно. Придёшь?

– Когда?

– Когда удобно тебе.

– В шесть вечера.

– Прекрасно… Скажи мне только одно: тебе не стало тяжелее от нашей встречи?

– …С одной стороны стало легче, с другой – тяжелее.

Трудно было желать, невозможно придумать лучшего, чем искренность и честность такого ответа. Я про себя взмолилась: «Сохрани ниспосланное Тобой самообладание, Господи! Продержи! Дай мне силы!»

На следующий день договорились встретиться в гостиничном кафе. Юра снова опоздал, почти на час.

– Я приехал на машине.

– Твоя собственная?

– Да.

– Хорошо водишь машину?

– Я лихач.

– Это по мне. Люблю скорость. Прокати меня до Волги, Юра.

– Нет.

Боится, что его кто-то увидит? Я сделала более скромный заход:

– Поужинаем вместе? Приглашаю тебя я, а поведёшь куда сам выберешь.

– Нет.

– Хорошо. Посидим здесь?

– Немного.

– Ладно. Сейчас закажу чай.

Я спрашивала, перспективна ли его специальность, или ему хочется заниматься ещё чем-то; думал ли он о туристических поездках за рубеж, есть ли у него вообще желание поездить по миру. На этот раз он отвечал односложнее, более скупо.

– Когда ты приедешь