17 и 18 декабря прошли в невыразимом отчаянии вплоть до момента, когда Протопопов наконец доложил императрице, что обнаружен труп Распутина.

После того как была найдена калоша, полиция приказала разбить лед на Неве у Петровского моста, и водолазы обнаружили тело. Руки и ноги были стянуты крепкой веревкой, на теле имелись многочисленные раны. Распутин определенно был жив, когда его сбросили в воду, потому что ему удалось наполовину высвободить одну руку, а легкие были полны воды.

Труп с большой секретностью перевезли в Чесменскую богадельню, где его осмотрел профессор Косоротов. Когда императрица узнала, что труп найден, она приказала сестре Акулине, той самой монашке, которую Распутин исцелил в охтинском монастыре, отдать старцу последний долг. Та провела ночь возле него, омыла тело и вложила в руку крест, а также прощальное письмо царицы: «Мой дорогой мученик, дай мне твое благословение, чтобы оно постоянно было со мной на скорбном пути, который остается мне пройти здесь на земле. И помяни нас на небесах в твоих святых молитвах! Александра».

Таковы были последние слова императрицы «Другу».

Утром следующего дня сестра Акулина привезла труп в Царское Село на автомобиле. Чтобы избежать волнений, полиция распространила слух, будто тело перевезут в Покровское. Но на самом деле захоронение состоялось утром 21 декабря в Царскосельском парке, на участке, на котором Анна Вырубова намеревалась построить приют для инвалидов. На церемонии присутствовали император с императрицей, великие княжны, Анна Вырубова, Протопопов, адъютанты Ломан и Мальцев. Перед тем как гроб закрыли, Матрена положила на грудь отца икону, привезенную императрицей из Новгорода. Последние молитвы прочитал придворный священник отец Васильев, после чего тело Григория Ефимовича Распутина было предано земле.

Царица часто привозила дочерей Распутина в Царское Село, чтобы иметь возле себя кого-то, кого он по-настоящему любил; великие княжны делали все, что могли, чтобы утешить осиротевших девушек. Император объявил, что заменит им отца.

Преступление, жертвой которого стал Григорий Ефимович, вызвало гнев и негодование царя. По возвращении из Ставки он приветствовал свое окружение такими словами: «Мне стыдно перед православной Русью, что руки моих ближайших родственников обагрены мужицкою кровью…»

Император одобрил все меры, принятые в его отсутствие супругой в отношении убийц. Великий князь Дмитрий Павлович и князь Феликс Юсупов оставались под домашним арестом и строгим надзором. Князь Феликс незамедлительно перебрался во дворец великого князя Дмитрия, куда полиция не могла проникнуть, и там друзья ожидали своей участи. Очень скоро развернулась борьба между императором и великокняжеской партией. Царь выразил желание беспощадно покарать виновных, а великие князья возмутились. В частности, великий князь Александр Михайлович сделал все возможное, чтобы остановить процесс. Он отправился к министру юстиции Добровольскому и весьма грубой форме приказал больше не заниматься делом. Но министр не испугался и сослался на официальный приказ, полученный им от царя. Тогда великий князь обратился напрямую к императору, и у него состоялось такое бурное объяснение с государем, что их крики были слышны в соседних комнатах; в конце концов, царь выставил его за дверь.

Но снова проявилось слабоволие Николая, который позволил уговорить себя отказаться от преследований по закону и ограничился высылкой великого князя Дмитрия Павловича в Персию, а князя Юсупова в его имение. Несмотря на мягкость такого наказания, императорская фамилия вновь выразила протест и направила царю петицию с просьбой помилования для Дмитрия. Но император ответил на полях письма: «Никому не дано право заниматься убийством!»

И приказ был выполнен.

«Героический поступок» князя Юсупова и его соратников очень скоро стал восприниматься как то, чем он был изначально: постыдное деяние, обыкновенное убийство. Больше всего комментировалось то, как виновные вели себя после убийства. «Героям-патриотам» не хватило даже смелости сознаться в содеянном, и они изо всех сил старались отвести от себя подозрения: отпирались, пытались спрятаться в безопасное место, не заботясь о своей чести и совести.

Князь Юсупов, молодой аристократ, родственник императора, ни секунды не колебался, давая императрице ложную клятву, обманывая ее и выдумывая детали, которые очень скоро были разоблачены как ложные. Разумеется, он предпочитал утаить правду, сохранить ее для своих мемуаров, которые намеревался опубликовать позднее.

Другие заговорщики вели себя так же: великий князь Дмитрий Павлович и депутат Думы Пуришкевич, этот знаменитый оратор, продолжали лгать даже тогда, когда правда стала очевидной.

Народ, со своим здравым смыслом, понял, что речь шла не о героическом деянии, а о самом обыкновенном преступлении. Правда, «чистая публика» столицы, всегда падкая на сенсации, устраивала убийцам овации, на Невском проспекте даже поздравляли друг друга с избавлением от Распутина. Постоянное возбуждение салонов и Думы сыграло значительную роль в создании Григорию Ефимовичу репутации прохвоста и негодяя. Все люди, которые напрасно ждали от старца повышения по службе, награды или реализации выгодного коммерческого проекта, первыми стали громко возвещать о том, что смерть Распутина избавила империю от тяжкого груза.

На простых крестьян новость об убийстве старца произвела совсем другое впечатление. Для них Григорий Ефимович всегда оставался одним из них, он был мужицким представителем при царском дворе, среди сильных и богатых, и боролся за подлинные народные интересы. Крестьяне любили старца и расценивали его убийство как неправое дело и тяжкое оскорбление, нанесенное им. В тысячах сибирских изб оплакивали судьбу Григория Ефимовича, этого мужика, отправившегося в Петербург, чтобы донести до царя правду, но убитого придворными.

Многие суеверные люди смотрели на убийство Распутина как на предупреждение судьбы. Они с тревогой вспоминали слова старца: «Когда меня не станет, вскорости и царя не станет!»

Глава 13

Корабль смерти

Волнения на заводах Путилова, в Балтийских арсеналах и на Выборгской стороне становились угрожающими: рабочие бросали работу, ораторы призывали к восстанию, к борьбе против дороговизны жизни, против правительства и даже против императора. Беспомощная полиция требовала войск, но солдаты открывали огонь по ней и братались с восставшими.

22 февраля 1917 года императрица писала супругу: «Какое ужасное время мы теперь переживаем! Еще тяжелее переносить его в разлуке. <…> Ты мужествен и терпелив – я всей душой чувствую и страдаю с тобой, гораздо больше, чем могу выразить словами. Что я могу сделать? Только молиться и молиться! Наш дорогой Друг в ином мире тоже молится за тебя – так Он еще ближе к нам. Но все же, как хочется услышать Его утешающий и ободряющий голос!»

Недовольство росло очень быстро, день ото дня, а потом и час от часу. В Петрограде стояли жуткие холода,