Теперь теней на занавесках две. Да, на это я не рассчитывал… визгливый смешок Хизер протыкает стенки трейлера. Ну вот. Лучше не придумаешь… Чую запашок травки. И благовоний – тех, с древесной ноткой, которые обычно зажигает папа. Занавеска у кровати чуть отдернута в сторону, и мне впервые удается заглянуть внутрь.

Хизер дергается под музыку – волосы всклочены, забраны в конский хвост, больше напоминающий крысиное гнездо. На ней розовые шортики и обрезанная футболка с Деннисом-мучителем. Хэл без рубашки валяется на кровати в красных спортивных трусах и вечной красной кепке, листая «Плейбой», затягиваясь косячком.

Ух ты, Уэб-то правду сказал! С той ночи миновало девять дней, но видок у него еще тот: левый глаз перебинтован, обведен всеми цветами побежалости до самого уха. Правый глаз – багровое месиво. Все лицо и грудь опухшие, изрисованные синяками, порезами и запекшейся кровью, точно неудавшаяся картина Поллока.

– Где у тебя сигареты? – кричит Хизер, роясь в ящиках. – Бернадетт просила захватить парочку.

– Глянь под раковиной, в мусорном ведре бычки.

Она показывает ему средний палец, потом поворачивается и смотрит прямо на меня.

– Снаружи кто-то есть!

Проклятье! Пригнись, не двигайся, не дыши.

– Кто здесь? – спрашивает Хэл, голос вибрирует сквозь оконный плексиглас.

Хизер спотыкается, пара тарелок разбиваются в раковине. Ее ладони с размаху шлепают по стеклу.

– Кто там, Хэл?

Трейлер покачивается. Дверь распахивается.

– Кто здесь?

О господи… Ладно. Вперед. Лезу рукой в рюкзак, нашаривая магнитофон, и нажимаю кнопки воспроизведения и записи.

56

– О, глянь-ка, кого принесло! Хизер, ты должна это видеть! – Хэл вразвалочку спускается по ступеням, придерживаясь за дверь.

– Да кто там, черт возьми?

– Просто выйди – и узнаешь.

Та выглядывает из трейлера, вытирая руки о шорты.

– Джонатан?! Какого хрена ты здесь забыл? У тебя что там, пистолет?

– Нет. Почему ты так решила?

– А зачем ты сунул руку в сумку?

– А… Просто, э-э, ингалятор ищу…

– Фрик долбаный! – пытается протиснуться мимо братца, который останавливает ее, хватая за майку.

– Мы уж думали, что больше тебя не увидим, Джонатан, – ухмыляется он.

– Ну… понятно.

– Слышь ты, фрик…

– Хизер, тихо…

– Нет уж! Пусти меня! – Она сбрасывает с себя его руки и рвется ко мне. – Ты и твоя индейская подружка…

– Оставь его в покое, Хизер…

– Ну уж нет, НЕТ, я его в покое не оставлю! – толкает меня к стене трейлера. Я бьюсь затылком, но не подаю вида. Не позволю ей догадаться, что мне страшно. – Мы ничего не сказали твоему папочке, потому что Хэл заставил меня поклясться, что мы этого не сделаем. Но теперь – все, все-о-о! Я позвоню ему…

– Хватит. – Хэл подходит, придерживаясь за стену трейлера.

– Нет! Не хватит! – Дыхание отдает мертвечиной, еле держусь, чтобы не блевануть ей в лицо. – Если твой папочка после этого не захочет меня видеть – да и черт с ним! Плевать я хотела. Все равно позвоню и заставлю его избавиться от тебя, псих больной, раз и навсегда…

– Ты к Бернадетт вроде шла? Вот и иди, – говорит Хэл, крепко беря ее за предплечье. – Я сам позабочусь о…

– А ты не толкай меня! Иду-иду. Ты, гребаный гомик… – бросает она мне напоследок, спотыкается о Стингреймобиль, шлепается на землю. – Дурацкий проклятый ВЕЛИК! – пинает его, поднимаясь с земли и отряхиваясь. – Крикни, если понадоблюсь, Хэл. Я буду недалеко.

– Ага, ага. Иди уже.

– Я ж сказала, иду! Проклятье. – И исчезает в ночных тенях, напевая песню Элиса Купера.

– Извини ее. – Он прислоняется к трейлеру. Вблизи кажется, будто на нем сшитая из отдельных кусков хеллоуинская маска Франкенштейна. Неперевязанный глаз бегает в глазнице, распухший и воспаленно-красный. – Ужасно рад повидаться с тобой не в больнице, Джонатан. Ты просто не смог передо мной устоять, верно?.. Заходи, пивка попьем. – Его рука хватает меня за локоть, дергает вперед.

Сердце грохочет.

– Значит, Хизер не знает о?.. Ты понимаешь, о чем я…

– А что она должна знать?

– Что… в смысле… что тебе нравятся парни…

– А кто сказал, что мне нравятся парни? – Сильнее сжимает мой локоть. Так сильно, что колени подгибаются от боли.

– Ой, я не…

– ТЫ, ГОМОСЕК ХРЕНОВ!

– Извини, я просто подумал…

Кривой шрам на щеке приподнимается.

– Да я шучу, шучу!

– А…

– В смысле, ну, ты понимаешь. Мне нравятся не только парни…

– О…

– Ага… входи, – затаскивает меня в трейлер; спотыкаясь, поднимаюсь по ступеням. Когда Хэл отворачивается, торопливо проверяю, нажата ли кнопка записи магнитофона, лежащего на дне рюкзака. Нажата. – Нет, она не знает. И не нужно. Ты какое пиво любишь?

– О… э-э… Все равно, какое есть… – Лишь вхожу внутрь, сознание мгновенно переносится в последний вечер, когда я был здесь. В этой постели. Когда он, лежа на мне, скалил зубы. Поскорее выдергиваю мысленить. – Значит… для тебя не важно… что я несовершеннолетний…

– Тебе сколько стукнуло?

– Семнадцать.

Он притискивает меня к стене, поднимает руку. Неужели собирается ударить? Вышибить из меня дух? Не показывать страха. Не показывать страха! Вместо этого, запустив пальцы в мои волосы, крысеныш убирает челку с глаз.

– Такой беленький… всегда любил блондинов. – Он сгребает пряди волос в кулак, оттягивая мою голову назад. – Я не расскажу, если ты не расскажешь…

– Отпусти, пожалуйста, больно…

– Я знаю, что ты хочешь этого, как тогда, тем вечером…

– Я не хотел…

– Нет, хотел…

– Нет, не хотел. Прекрати! – отпихиваю его. Отступает на пару шагов, но шрам на щеке от ухмылки задирается еще выше.

– А, так ты любишь пожестче, да? – подкрадывается ко мне.

– Я его видел, Хэл.

– Кого?

– Своего друга.

– Индейца?

– Да.

– Они все еще здесь? – Мгновенно распахивает дверь трейлера.

– НЕТ! Уже уехали. Пару дней назад.

Ложь. Но если бы он узнал правду…

– Хорошо. Давно пора, – говорит Хэл, все еще вглядываясь вдаль через озеро. – Ты уверен, что уехали?

– Да, э-э, слушай… ты очень сильно избил его.