Маленький, недавно заточенный скальпель. Банка со спиртом, в которой свернулись, подобно змеям, нити для перевязывания сосудов – каждая с крохотной изогнутой иглой на конце. Еще одна банка с вощеными сухими нитями для перетяжки артерий. Целый букет щупов, протертых спиртом. Хирургические щипцы. Ранорасширитель с длинной ручкой. Изогнутый держатель для обрезанных артерий. Хирургические ножницы с короткими кривыми лезвиями и удобной ручкой, сделанные по заказу специально под мою руку ювелиром Стефаном Морэем. Ну, почти по заказу. Я настаивала, что ножницы должны быть простыми, – чтобы легче их чистить и дезинфицировать. Стефан обязался сделать их незамысловатыми и удобными, но не утерпел и слегка приукрасил: на одной из ручек имелся длинный закругленный выступ под мизинец – чтобы надавливать с большей силой, – и вот там ювелир изобразил тоненький бутон в окружении листьев. Каждый раз, доставая ножницы из футляра и глядя на тяжеловесные лезвия на одном конце и на изящное, украшенное закругление на другом, я не могла удержаться от улыбки.

Полоски хлопчатобумажной марли и плотного льна, корпия, красный и липкий от сока драцены лейкопластырь. Миска со спиртом для дезинфекции, емкости с корой хинного дерева, толченым чесноком и тысячелистником, необходимыми для перевязки.

– Ну вот, – удовлетворенно сказала я, в последний раз окинув взглядом инструменты. Все должно быть наготове, ведь я работаю одна, если что-либо забуду, никто это мне не подаст.

– Как-то многовато приготовлений для удаления одного несчастного пальца, – заявил Джейми из-за моей спины.

Я обернулась. Он лежал, опершись на локоть, и наблюдал за мной; опий остался нетронутым.

– Разве ты не можешь оттяпать его ножом, а потом прижечь раскаленным железом, как делают полковые хирурги?

– Могу, конечно, – сухо сказала я. – Но, к счастью, у нас достаточно времени, чтобы сделать все как следует. Поэтому я и заставила тебя подождать.

Он хмыкнул и без воодушевления окинул взглядом ряды инструментов. Похоже, ему предстоящее казалось медленной ритуальной пыткой, а не продуманной хирургической операцией.

– Я хочу, чтобы ты потом смог пользоваться этой рукой, – твердо сказала я. – Чтобы не было инфицирования, нагноения, грубого уродства и – Бог даст – боли, после того как все заживет.

Джейми удивленно поднял брови. Он не жаловался, но я была уверена, что его правая рука с этим проблемным четвертым пальцем время от времени болела, – начиная с тех самых пор, как этот палец ему сломали в Уэнтвортской тюрьме, куда Джейми попал еще до восстания Стюарта.

– Уговор дороже денег. Пей. – Я кивнула на чашку.

Он поднял ее и неохотно сунул туда длинный нос, ноздри дернулись от приторного запаха.

– Меня от этого стошнит.

– Ты от этого заснешь.

– Мне будут сниться кошмары.

– Не важно. Главное, чтобы во сне ты не охотился на кроликов, – заверила я его.

Джейми невольно рассмеялся.

– Оно на вкус похоже на то, что соскребают с лошадиных копыт.

– И когда ты в последний раз лизал лошадиные копыта? – уперев руки в бока, спросила я и послала ему полуугрожающий взгляд, годящийся для запугивания мелких бюрократов.

Он вздохнул.

– Ты серьезно?

– Да.

– Ладно. – Одарив меня укоризненным взглядом долготерпеливого мученика, он запрокинул голову и одним махом влил в себя содержимое чашки.

– Я ведь сказала – пей медленно, по глоточку. Стошнит – заставлю слизать с пола.

Пустая угроза, учитывая месиво из грязи и травы под ногами, но Джейми сжал губы, зажмурился и упал на подушку. Дышал он тяжело и то и дело непроизвольно сглатывал. Я принесла низкий табурет и села у кровати, ожидая, когда подействует опий.

– Как ощущения? – спросила я через некоторое время.

– Тошнит. – Он приоткрыл один глаз – в узком просвете век мелькнула голубая радужка, – посмотрел на меня, застонал и снова зажмурился. – Словно с обрыва падаю. Очень неприятное ощущение.

– Попытайся подумать о другом. О чем-нибудь приятном. Отвлекись.

Он нахмурился на миг и попросил:

– Встань ненадолго.

Я встала, не понимая, что он задумал. Джейми открыл один глаз, потянулся ко мне здоровой рукой и ухватил за зад.

– Вот, это лучшее, о чем я мог подумать. Подержусь за твой зад – и сразу же успокаиваюсь.

Я засмеялась и подошла так близко, что его лоб уперся в мое бедро.

– По крайней мере, это средство можно передвигать.

Он закрыл глаза и прижался сильнее, дыша глубоко и часто. Лекарство подействовало, и осунувшееся, искаженное болью лицо Джейми обмякло.

– Джейми, прости, – сказала я спустя минуту.

Он открыл глаза, посмотрел вверх и улыбнулся, чуть сильнее сжав ладонь.

– Чего уж там.

Его зрачки сузились, синева глаз стала бездонной.

– Скажи, саксоночка, если бы перед тобой поставили человека и сказали: отрежешь себе палец – этот человек выживет, не отрежешь – погибнет; как бы ты поступила?

– Понятия не имею, – пожала я плечами. – Если нет другого выбора и он – хороший человек… да, наверное, согласилась бы. Хотя и без восторга, – прагматично добавила я.

– Да уж. – Лицо Джейми стало сонным. – Ты знаешь, что, пока ты занималась ранеными, ко мне приходил полковник? Полковник Джонсон. Мика Джонсон его зовут.

– Нет, не знаю. Что он хотел?

Его хватка стала слабеть, и я положила ладонь на руку Джейми.

– Там, в бою, были его солдаты. Часть из отряда Моргана, а остальные – его, и стояли они на холме, прямо на пути англичан. Если бы атака пришлась на них, им не жить, и лишь Богу ведомо, что случилось бы с остальными. – Мягкий шотландский говорок проявлялся все сильнее, глаза сосредоточенно смотрели на мою юбку.

– Так ты спас их, получается. Сколько там было людей?

– Пятьдесят. Хотя вряд ли они все погибли бы. – Джейми напрягся и, негромко хохотнув, крепче схватился за меня. Я ощущала его горячее дыхание сквозь ткань юбки. – Похоже на Библию.

– То есть?

– На ту часть, где Авраам торгуется с Богом за Содом и Гоморру. «Неужели Ты погубишь, и не пощадишь места сего ради пятидесяти праведников в нем?»[35] – процитировал Джейми. – А потом Авраам убедил Его снизить количество праведников с пятидесяти до сорока, потом до тридцати, до двадцати и десяти.

Он прикрыл глаза, голос сделался тихим и невыразительным.

– Как ты думаешь, нашлось бы на холме с десяток хороших людей?

– Наверняка.

Его рука отяжелела, хватка ослабла.