– Миссис Фрэзер? – окликнул меня приятный мужской голос.

У входа в палатку стоял коренастый широкоплечий офицер в рубашке с короткими рукавами и жилете. В руке он держал ящик.

– Да, чем могу вам помочь?

Он не выглядел больным; собственно, он казался самым здоровым в армии. Он обаятельно улыбнулся, и его обветренное лицо с большим носом и широкими бровями преобразилось.

– Хочу заключить с вами кое-какую сделку, миссис Фрэзер.

Он вопросительно поднял кустистую бровь и после моего приглашающего жеста вошел в палатку, нагнувшись лишь чуть-чуть.

– Смотря что вам нужно, – сказала я, с любопытством глядя на ящик. – Если виски, то, боюсь, ничем не смогу вам помочь.

На самом деле у меня под столом как раз стоял маленький бочонок этой ценной жидкости, рядом с большим бочонком неочищенного медицинского спирта, – им-то сейчас и пахло: я замачивала в нем травы. Офицер был не первым, кто явился на его запах, – военных всех рангов влекло сюда, словно мух.

– Нет-нет, я не за этим, – заверил гость и с любопытством посмотрел на стол за моей спиной, где стояли несколько чаш с тем, что, я надеялась, будет пенициллином. – Говорят, у вас есть кора хинного дерева?

– Да. Садитесь, пожалуйста, – я указала на стул для пациентов и сама села рядом. – У вас малярия? – Вообще-то не похоже – белки его глаз были чистые, он не болел желтухой.

– Нет, Бог миловал. Серьезно болен малярией один из офицеров моего полка – кстати, мой друг, – а у нашего хирурга хинина нет. Быть может, вы согласитесь его на что-нибудь обменять?

Гость поставил ящик на стол и открыл его. Внутри он оказался разделен на маленькие ячейки, в которых лежали самые разнообразные вещи: кружева, атласные ленты, пара черепаховых гребней для волос, маленький мешочек соли, коробочка с перцем, эмалированная табакерка, оловянная брошь в форме лилии, несколько мотков шелковых нитей для вышивания, вязанка палочек корицы и несколько баночек с чем-то похожим на травы. А еще стеклянная бутылка, этикетка на которой гласила…

– Настойка опия! – невольно протянув к ней руку, воскликнула я.

И тут же замерла. Офицер жестом дал разрешение. Я аккуратно взяла бутылку, вынула пробку и настороженно поднесла к носу. Едкий, тошнотворно-приторный запах опиума выплыл из бутылки, слово джинн. Я кашлянула и вернула пробку на место.

– Я не знал, что вам может пригодиться, – сказал гость, указав на содержимое ящика. – Видите ли, когда-то у меня была лавка: разнообразные аптекарские товары и галантерейные изделия. За время торговли я усвоил, что лучше давать леди возможность выбора – они гораздо разборчивей джентльменов.

Я подозрительно глянула на него, однако на издевку это не походило. Он снова улыбнулся, и я подумала, что он из тех редких мужчин, кому, как и Джейми, женщины нравились не только по известной причине.

– Что ж, мы вполне можем помочь друг другу. – Я улыбнулась в ответ. – Я не стану ничего выведывать, я дам вам лекарство для друга, но мне хотелось бы и впредь торговать с вами… У вас есть еще опий?

Улыбка гостя чуть потускнела, во взгляде проявилась настороженность. Глаза у него были необычные: такой светло-серый оттенок часто называют бесцветным.

– Да, у меня его довольно много, – медленно произнес офицер. – Вам он нужен… постоянно?

Я поняла, что он принял меня за наркоманку, это иной раз случалось с теми, кто имел доступ к опию.

– Я его не употребляю, – спокойно ответила я. – И использую с большой осторожностью. Ко мне приходят люди, и иногда важнее всего дать им освобождение от боли, раз уж я не могу их вылечить.

Он удивленно поднял брови.

– Поразительно. Большинство людей вашей профессии обещают излечить почти каждого.

– Как там звучит пословица?.. «Кабы сивому коню черную гриву, был бы буланый»? – Я невесело улыбнулась. – Все хотят выздороветь, но нет такого врача, который может вылечить всех. Врачу многое неподвластно, и, хотя ты не говоришь об этом пациенту, ты знаешь свой предел.

– Вы так думаете? – Наклонив голову, он с любопытством разглядывал меня. – Вам не кажется, что a priori[37] допускать, будто подобные пределы существуют – не только в медицинской сфере, но и в остальных, – это означает устанавливать их? То есть может выйти так, что это знание не даст кому-либо приложить все имеющиеся у него силы для достижения цели. Мол, раз невозможно, зачем тогда стремиться к этому?

Прищурившись, я с удивлением взглянула на него.

– Пожалуй. Если смотреть с этой точки зрения, то я соглашусь с вами. – Я махнула рукой в сторону выхода из палатки, имея в виду располагающуюся вокруг армию. – В конце концов, если бы я… если бы мы не верили, что кто-то может чего-то достичь, невзирая ни на что, разве мой муж и я были бы здесь?

Гость рассмеялся.

– Браво, мадам! Да, непредвзятый наблюдатель назвал бы эту затею чистым безумием. И был бы прав. – Он печально кивнул. – Однако им придется победить нас. Мы не сдадимся.

Снаружи донеслись голоса, и в палатку вошел Джейми.

– Саксоночка, не могла бы ты… – Он замолчал, увидев моего посетителя, слега напрягся и с поклоном сказал: – Сэр.

Я удивленно посмотрела на сидящего рядом мужчину – судя по поведению Джейми, этот офицер превосходил его рангом, а я-то сочла его капитаном или майором.

Мужчина благосклонно кивнул.

– Полковник. Мы с вашей женой обсуждали философскую подоплеку стремлений. А что, на ваш взгляд, лучше – мудро сознавать свой предел или отважно отрицать его? К какому типу людей вы себя относите?

Джейми озадаченно посмотрел на меня, я слабо пожала плечом, и он опять перевел взгляд на гостя.

– Предел возможностей человека должен быть превзойден, иначе для чего нужны небеса?

Офицер уставился на Джейми, открыв рот, затем рассмеялся и хлопнул себя по колену.

– Вы и ваша жена – одного поля ягоды! Впрочем, и я с вашего поля. Прекрасное изречение, где вы его слышали?

Джейми не раз слышал его от меня, но он лишь улыбнулся и пожал плечами.

– Кажется, от какого-то поэта, не помню имени.

– Все равно, замечательное высказывание! Хотя Грэнни, услышав его, вероятно, лишь недоуменно посмотрит на меня сквозь очки и заноет о припасах. Вот уж как раз тот человек, который знает свой предел! – добродушно, но с отчетливым превосходством в голосе сказал он. – Знает свой не бог весть какой предел и сидит тихо. Небеса не для таких, как он.

Последняя фраза прозвучала уже раздраженно, улыбка угасла, и я увидела зарождающийся гнев в бледных глазах посетителя. Я встревожилась. «Грэнни» звали генерала Гейтса; значит, этот недовольный мужчина из его команды. Искренне надеюсь, что Роберт Браунинг – тот самый поэт, чьему перу принадлежит изречение про пределы и небеса – и я не навлекли на Джейми неприятности.