– Или пять. Или даже один. Одного было бы достаточно.

– Один там точно был.

– А тот паренек с лицом в форме яблока, который помогал тебе с ранеными, – он хороший?

– Хороший.

Глаза Джейми почти закрылись.

– Тогда мне не жаль отдать за него палец.

Джейми задышал медленно и глубоко, рот расслабленно приоткрылся. Я осторожно перекатила его на спину и положила здоровую руку ему на грудь.

– Негодник, – шепнула я. – Знала ведь, что заставишь меня расплакаться.

* * *

Лагерь спал, наслаждаясь последними мгновениями покоя перед рассветом. Я слышала редкие оклики дозорных, шепот фуражиров, по пути в лес на охоту прошедших рядом с моей палаткой. Костры прогорели до углей, но у меня было три фонаря, дающих свет без тени.

Я положила на колени квадрат сосновой доски – операционный стол. Джейми лежал на животе, лицом ко мне, чтобы я могла наблюдать за цветом его кожи. Он крепко спал и даже не дернулся, когда я прижала острый конец щупа к тыльной стороне его ладони. Можно начинать.

Раненая рука отекла и побледнела, след от меча чернел на загорелой коже. Я положила руку ему на запястье, закрыла глаза и принялась считать пульс. Один, и два, и три, и четыре…

Я редко осознанно молюсь перед операцией. Вместо этого я стараюсь войти в то странное состояние, которое не в силах описать, но которое всегда узнаю: спокойствие души и отрешенность разума. Благодаря им я способна удержаться на тонкой грани между беспощадностью и состраданием, тут же перераставшей в теснейшую связь с телом под моими руками, которая во имя исцеления позволяла мне уничтожить то, чего я касалась.

Один, и два, и три, и четыре…

Я вздрогнула, осознав, что мое сердцебиение замедлилось; кончики пальцев пульсировали в такт запястью Джейми, толчок за толчком, медленно и сильно. Нуждайся я в знаке, этого бы хватило. «Внимание, на старт, марш!» – подумала я и взяла скальпель.

Сделать короткий горизонтальный надрез над четвертой и пятой костяшками, затем вниз, прорезая кожу почти до запястья. Я осторожно взяла лоскут кончиками ножниц, затем одним из длинных щупов пришпилила свободный край к мягкому дереву доски.

У меня имелась груша с распылителем, в которую наливался разбавленный дистиллированной водой спирт. Не для стерилизации – я пользовалась ею для того, чтобы опрыскать операционную доску и смыть кровь. Ее было не так уж много – благодаря сосудосуживающему средству, которое я дала Джейми. Впрочем, долго оно действовать не будет.

Я аккуратно отделила неповрежденные мышечные волокна, обнажила кость и сухожилие, отливающее серебром на фоне ярких красок плоти. Меч вошел в руку всего на дюйм выше запястной кости, разрезав сухожилие почти пополам. Я отрезала несколько оставшихся мышечных волокон, и рука рефлекторно дернулась.

Я прикусила губу; впрочем, все правильно – шевельнулась лишь рука, а не сам Джейми. Он оставался неподвижен, хотя его тело реагировало живее, чем у человека, усыпленного эфиром или пентоталом. Джейми не пребывал под наркозом, он был одурманен до ступора, и мышцы оставались упругими, а не вялыми и податливыми, чего я навидалась в госпитале моего времени.

Хирургическими щипцами я отодвинула перерезанное сухожилие в сторону. Под ним оказалось ответвление локтевого нерва, тонкая нить белого миелина с исчезающе крохотными отростками, уходящими в плоть. Приступая к операции, никогда не знаешь заранее, что увидишь; иллюстрации в книге – это одно, но первое, чему учится любой хирург, – каждое тело пугающе уникально. Если желудок находится примерно там, где и должен, то нервы и кровеносные сосуды могут располагаться где угодно, их может быть больше или меньше, да и форма может отличаться от изображенной в книге.

Теперь я знала секреты этой руки. Я видела ее строение, то, что придавало ей форму и заставляло двигаться. Красивая крепкая арка пястной кости, изящество обвивающей ее паутины кровеносных сосудов. Сочится кровь, такая разная: темно-красные лужицы на доске, алые пятна на обрубке кости, пульсирующие под суставами голубые венки, твердые, черные корочки на краях раны.

Еще до операции я невесть откуда знала, что четвертый пястный сустав раздроблен. И точно; меч ударил недалеко от проксимального конца кости, обломав его крошечный отросток у центра ладони. Его тоже придется удалить, как и свободно шевелящиеся куски кости, чтобы они не раздражали окружающие ткани. Если я удалю четвертый пястный сустав, тогда третий и пятый пальцы сдвинутся, ладонь станет уже и несуразный промежуток на месте удаленного четвертого пальца будет не так заметен.

Я потянула на себя поврежденный палец, чтобы открыть сустав, затем кончиком скальпеля обрезала связки. Хрящи отделились с еле слышным хрустом; Джейми дернулся и застонал, рука его сжалась.

– Ш-ш-ш, тихо, все хорошо. Я здесь, все хорошо, – шепнула я, крепко держа его руку.

Я ничего не могла сделать для мальчиков, умирающих на поле, но к услугам Джейми была вся моя магия. Даже пребывая в тревожном опиумном сне, он слышал меня. Он нахмурился и что-то пробормотал, потом глубоко вздохнул и расслабился, ладонь в моих руках обмякла.

Где-то совсем рядом закричал петух, и я посмотрела на стену палатки. Уже заметно посветлело, и рассветный ветерок сквозил через прорези, холодя затылок.

Как можно аккуратней удалить находящиеся под пальцем мышцы. Перевязать пальцевую артерию и пару довольно крупных вен, обрезать последние мышечные волокна и куски кожи, которые удерживали палец. Приподнять его; пястный сустав висит, необычайно белый и голый, словно крысиный хвост.

Я проделала все аккуратно, но, когда отложила в сторону отрезанный палец, ощутила укол сожаления. Вспомнилось, как Джейми держал новорожденного Джемми, с удивлением и восторгом пересчитывая крошечные пальчики на руках и ногах.

– Все хорошо, все хорошо. Все заживет, – шептала я больше для себя, чем для него.

С остальным я разобралась быстрее. Щипцами выбрала мелкие осколки кости. Тщательно очистила рану, удалив кусочки травы, грязь и волокна ткани. Затем пришел черед рваных краев раны: я немного подрезала кожу, сшила разрезы. Густо намазала руку смесью толченого чеснока, листьев белого дуба и спирта, наложила поверх корпию и марлю. Чтобы уменьшить отек и заставить третий и пятый пальцы сблизиться, туго перевязала руку и скрепила повязку лейкопластырями.

Солнце уже почти взошло, свет фонаря над головой потускнел. Глаза слезились от кропотливой работы и дыма костров. Снаружи раздавались голоса: офицеры ходили среди спящих, поднимали их навстречу новому дню… и врагу?

Джейми побледнел, но не сильно, и губы были бледно-розовыми, а не синими. Я положила инструменты в чашу с разбавленным спиртом, внезапно ощутив себя слишком уставшей для того, чтобы тщательно их очистить, а отрезанный палец завернула в льняную ткань и, не зная, что с ним дальше делать, оставила на столе.

– Проснись и пой! Подъем! – слышались ритмичные выкрики сержантов, перемежаемые остроумными вариациями и грубыми ответами неохотно пробуждающихся людей.