Все трое, Оливер, Ларк и Ричард, встали из-за стола, когда Филиппа вошла в зал. Она медленно оглядела их тревожным взглядом.

– Ты присоединишься к нам? – поинтересовалась Ларк.

– Я не голодна. – Слова прозвучали несколько невежливо, и она сдобрила их нежной улыбкой. – Спасибо вам. – Холодными руками она отстегнула брошь и передала ее через стол Ларк. – Мне сказали, что эта вещь когда-то принадлежала вам.

Трясущейся рукой Ларк достала крохотный острый кинжал с алмазной рукоятью и вставила в ножны, вплавленные в брошь.

– До меня эта вещь принадлежала леди Юлиане, твоей бабушке.

Филиппа кивнула:

– Она пела мне. Я помню обрывки русской песни.

Ларк хотела вернуть ей брошь, но Филиппа покачала головой:

– Бывали времена, когда эта брошь была единственным моим сокровищем. Единственной вещью, которая действительно принадлежала мне.

– Алмазы из броши потеряны? – поинтересовался Ричард.

– Они проданы, чтобы выжить.

Ричард покраснел и уставился на свои руки.

– Филиппа. Дочь моя. – Оливер горестно вздохнул. – Господи, когда я думаю, что тебе пришлось пережить, я презираю себя. Я должен был почувствовать, что ты выжила. Должен был объехать всю Англию в поисках тебя.

Горло Пиппы перехватило, но она оставалась далека от этих троих красивых, богатых, хорошо воспитанных людей.

– Вы обо мне ничего не знаете, – сказала Филиппа. – Ничего не ведаете о той боли, что мне пришлось пережить, об одиночестве, которое глодало меня изнутри долгие годы.

– Мы тоже страдали, Филиппа, – мягко заметила Ларк. – Много больше, чем ты думаешь. Мы убивались по дочери, которую считали погибшей.

Филиппе стало только тяжелее от ее слов.

– Судьба, похоже, была жестока по отношению к каждому из нас.

– Мы были лишены возможности жить вместе в любви, – заговорил Оливер. – Но чудо снова свело нас вместе.

– Нет, не чудо, а Айдан О'Донахью, – заявила Филиппа. Ей было больно выговаривать это имя. – Мой муж.

– Ты вышла за него замуж? – Ричард провел рукой по волосам.

– Восставший ирландский лорд, – сказал побагровевший Оливер.

– Католик, – добавила побледневшая Ларк.

– Человек! – Филиппа уперлась руками в поверхность стола. – Вы говорите со мной о любви так просто, словно она передана нам вместе с кровными узами. Это не любовь. Это родство. Любовь – это нечто, что приходит с постоянным вниманием, заботой, преданностью. Все это мне дал Айдан, а не вы.

– Филиппа, мы могли бы… – начала Ларк.

– Но не смогли. – В ее голосе не было гнева, только тоска. – В этом нет ничьей вины. Но дело в том, что Айдан полюбил меня, когда для всех вас я была мертва. Он любил меня, когда никто не испытывал ко мне любви. Когда я была нищей и оборванной, голодной и бездомной. Когда меня волновало только одно – какого еще простака облапошить.

Ларк плакала беззвучно, совсем как Филиппа. Филиппа, у которой тоже слезы текли по щекам, глядя на мать, словно смотрела на себя в зеркало, так они были похожи…

– Мне жаль, что причинила вам новое горе, – добавила Филиппа. – Но винить в этом некого. Я люблю своего мужа.

И это было правдой. Она гневалась на Айдана, осыпала его упреками, но не переставала любить.

– И что бы вы ни говорили, этого не изменить.

– Почему же ты оказалась в лодке и плыла в Килларни? – откашлявшись, уточнил Ричард.

Услышав вопрос брата, Филиппа похолодела. Она стала нервно ходить по залу. Ее мучил вопрос, не предала ли она любовь Айдана, покинув его в столь трудный момент.

Наконец она остановилась напротив родителей и брата:

– Он рассказал мне о ваших требованиях.

– Они шли от самого сердца, – парировал Оливер. – Я хотел видеть свою дочь.

Он улыбнулся. Его улыбка волшебным образом вернула ее в детство. На мгновение он перестал быть незнакомцем и превратился в любящего папу, который смешил ее. Вечерами он показывал театр теней на стене в детской. Он учил ее, как прятать пудинг от мамы, когда ей не хотелось его есть. Именно он целовал ее на ночь таким необыкновенным ритуалом: в щеку, в другую щеку, губы и нос.

– Все порываюсь тебе сказать, какая ты красивая, – заметил Оливер.

Сердце Пиппы рвалось на части.

– Мне необходимо сейчас вернуться к Айдану. Ваши войска угрожают его народу. Я хочу оставаться с ним и сражаться…

– Моя милая, я не могу позволить тебе вернуться… – заговорил Оливер, обойдя стол и протягивая руки, чтобы обнять ее.

– Не трогайте меня!

Она вырвала его кинжал из ножен. Он отдернул руки, показав ладони в знак примирения и своей капитуляции.

– Филиппа, ты меня неверно поняла. Мы ничего не имеем против твоего брака с Айданом О'Донахью, как не были против женитьбы Ричарда на Шеннон, каким бы опрометчивым нам ни казался этот его шаг. Я восхищен лояльностью своих детей в отношении к ирландцам.

– Тогда почему же вы пытаетесь удержать меня вдали от Айдана? В течение часа я уезжаю в замок Росс. – Она вернула отцу кинжал.

– Филиппа, его там нет, – вмешалась ее мать. – Его нет в замке Росс.

– Что вы хотите этим сказать? Что случилось? Вы убили его?

Заговорил Ричард:

– Филиппа, семейство Броуни уверено, что Айдан убил свою жену. Все знают, что Фелисити была не в своем уме. Она сама отняла у себя жизнь, но ее отец требует мщения. Фортитьюд направил Айдану ультиматум. Он приказал ему отдать замок Росс мне, а самому сдаться ему.

– Айдан никогда не сдастся Фортитьюду Броуни. – Пиппа гордо вздернула голову.

Оливер задумался, затем произнес с явной горечью:

– Констебль пообещал сжигать по одной ирландской семье в день, пока О'Донахью Map не сдастся.

– И вы ничего не можете сделать? – Филиппа удивленно посмотрела в глаза отцу. – Вы же лорд, титулованный посредник, призовите к порядку Броуни…

Оливер оперся о стол руками и тяжело вздохнул.

– Я пытался. Я всю ночь писал письма, направил нарочных в Корк, Дублин и Лондон, но здесь у меня нет власти. В зоне ответственности Броуни у меня столько же влияния, сколько у обыкновенного солдата.

– О'Донахью Map знал о нашем численном превосходстве, о недостатке провианта у ирландской армии, о предстоящей голодной зиме, – удрученно проговорил Ричард.

– Что вы плетете? – Филиппа даже не заметила своей грубости.

Оливер сжал ее руки в своих:

– Моя дорогая, у него не было выбора. Вчера вечером он распустил армию и сдался Фортитьюду Броуни.