Во всем остальном монашеская жизнь предельно проста и скромна. Едва ли мы назвали бы ее суровой. Не думаю, что у них есть жестокие наказания или послушания. Но поскольку большинство индусов очень бедны, то монахи вовсе живут в условиях, которые большинство западных христиан сочло бы невыносимыми. Одеяние их состоит из тюрбана и чего-нибудь прикрывающего тело, да еще мантии. Обуви они не носят. Мантию надевают, только отправляясь в путь. Их пища – немного риса, немного овощей, да какой-нибудь фрукт.

Среди всех занятий наибольшее внимание уделяется молитве, славословию. У них хорошо развито представление о силе и действенности молитвы, основанное на глубоком осознании благости Божией. Их духовность – детская, простая-, если хотите – примитивная, приближенная к природе, простосердечная, оптимистичная и радостная.

Возможно, все это лишь прекрасные плоды природной добродетели веры и других природных добродетелей, включая действенное милосердие. Но жизнь этих языческих монахов так полна естественной чистоты, святости и мира, что может посрамить реальный образ жизни многих христиан, имеющих беспрепятственный доступ к благодати.

Вот в такой атмосфере нежданно-негаданно объявилось письмо из Чикаго. Настоятель письму был рад. Он не знал, что такое Всемирная Выставка в Чикаго. Он не понимал, что это лишь схема для сбора денег. «Всемирный Религиозный Конгресс» представлялся ему чем-то большим, чем дурацкий план нескольких беспокойных, пусть даже и искренних, умов. Наверно он увидел в нем первый шаг к реализации надежд их возлюбленного мессии Джагад-Бандху на всеобщий мир и вселенское братство. Может быть, теперь все религии объединятся в одну великую всемирную религию, и все люди станут вместе славить Бога как братья, вместо того чтобы рвать друг друга в клочья.

Так или иначе, настоятель выбрал одного из монахов и сказал ему, что тот должен ехать в Чикаго, на Всемирный Религиозный Конгресс.

Это было грандиозное поручение. Это гораздо страшнее, чем если бы, скажем, новопосвященному капуцину дали назначение отправиться с миссией в Индию. В такой ситуации обученный миссионер отправляется, чтобы занять приготовленное для него место. Но здесь – маленькому человеку, рожденному на краю джунглей, приказывают выйти из созерцательного монастыря и идти не просто в мир, а в самое сердце цивилизации, жестокость и материалистичность которой он едва ли мог оценить, и которая заставляла трепетать каждую клеточку его существа. Более того, он должен был проделать это путешествие без денег. Не то чтобы ему было запрещено пользоваться деньгами, – у него их просто не было. Настоятель смог собрать сумму, достаточную для оплаты чуть больше половины пути. Дальше о путешественнике должны были позаботиться небеса.

К тому времени как я повстречал этого бедного маленького монаха, он жил в стране уже около пяти лет, и единственным его приобретением был диплом доктора философии Чикагского университета. Так что люди обращались к нему «доктор Брамачари», хотя мне кажется, Брамачари это просто индийский термин для обозначения монаха, который как раз и следует переводить как «Маленький-Брат-Без-Диплома-Доктора»[287].

Как он преодолел все бюрократические препоны, встававшие между путешественником без единого пенни и Америкой, я никогда не мог как следует уяснить. Но, похоже, что официальные лица, расспросив его и поразившись его простоте, либо шли на какие-то уловки, чтобы ему помочь, либо подсказывали, как обойти всевозможные формальности. Некоторые люди даже ссужали довольно крупные суммы. Так или иначе, до Америки он добрался.

Беда только в том, что, когда он оказался в Чикаго, Всемирный Конгресс Религий уже закончился.

Один только взгляд на разбираемые павильоны Выставки пояснил все, что ему следовало знать о Всемирном Конгрессе Религий. Однако, оказавшись здесь, он мог больше не волноваться. Американцы увидели, как он стоит посреди вокзала, ожидая, пока Провидение позаботится о нем в его бедственном положении. Их заинтриговал тюрбан и белые одежды (которые зимой частично скрывало коричневое пальто). Они заметили, что на ногах у него лишь пара шлепанцев, и это одно уже должно было возбудить их любопытство. Его стали приглашать читать лекции в религиозные клубы и клубы по интересам, в школы и колледжи, не раз ему случалось проповедовать и с кафедры протестантских церквей. Так ему удавалось заработать на жизнь. Кроме того, люди, встречавшиеся на его пути, принимали его гостеприимно, и он набирал нужную для своих перемещений сумму, простодушно оставляя открытую сумку в гостиной на столе в ночь перед отъездом.

Разверстая сума красноречивее всяких слов говорила сердцам хозяев: «Как видите, я пуста», или, быть может: «Как видите, у меня осталось пятнадцать центов». И довольно часто наутро в ней что-нибудь появлялось, и он отправлялся дальше.

Как он наткнулся на Сая Фридгуда? Жена Сеймура училась в Чикаго, там она и встретила Брамачари, потом с ним познакомился и Сеймур. Брамачари раз или два приезжал на Лонг-Бич, выходил с Сеймуром на лодке, и написал стихи, которые подарил ему и Хелен. Он очень любил проводить время с Сеймуром, во-первых, потому что тогда ему не приходилось отвечать на множество глупых вопросов, а во-вторых, большинство людей, которые жаждали с ним подружиться, были либо чокнутые, либо наполовину маньяки или теософы, которые полагали, что имеют на него особые права. Они утомляли его своей эксцентричностью, хотя это был мягкий и весьма терпеливый маленький человек. А на Лонг-Бич его оставляли в покое, хотя древнюю бабушку Сеймура нелегко было убедить, что перед ней не давний потомственный враг еврейского народа. Она громко топала в соседней комнате и зажигала маленькие лампадки в надежде отвадить незваного гостя.

Был конец учебного года, июнь 1938-го. Посреди комнаты Лэкса и Сеймура уже стояла большая коробка, в которую они начали паковать книги, когда пришла весть, что Брамачари опять приезжает в Нью-Йорк.

Я отправился с Сеймуром встречать его на Гранд-Централ, и шел, едва сдерживая возбуждение, потому что Сеймур всю дорогу пичкал меня отборными баснями о способностях Брамачари парить в воздухе и ходить по воде. Мы долго искали его в толпе, хотя индус в тюрбане, белых одеждах и тапочках должен был бы бросаться в глаза. Но все, кого мы спрашивали, его не видели.

Мы высматривали его уже минут десять или пятнадцать, когда мимо нас, осторожно пробираясь сквозь толпу, прошествовал кот и, бросив в нашу сторону мимолетный взгляд, тут же исчез.

– Это он, – сказал Сеймур. – Он обернулся котом. Не хочет привлекать внимание. Ищет укромное место. Теперь он знает, что мы здесь.

Спустя мгновенье, как раз, когда Сеймур описывал Брамачари носильщику, который, конечно же, его не видел, Брамачари подошел к нам сзади.