– Брянцев и на тебя орал! – кричит сержант вслед. – Сказал, чтобы я тебе передал дословно…

Глеб возвращается. Вдруг начальник просил что-то важное передать.

– Что?

– Вот. Я записал, чтобы не забыть.

Сержант протягивает записку.

«Глебу и Володе вместе явиться к восьми утра ко мне в кабинет. Я сказал, вместе! Место встречи изменить нельзя!»

Глеб улыбается, сминает бумажку и бросает ее на стол.

– Глеб, что это значит?

– На самом деле не знаешь?

Сержант пожимает плечами. Он не смотрел этот фильм, и он не может понять суть шутки Брянцева. Но он догадывается, что ему никто ее не объяснит.

– Ты бы, на фиг, зашел к нему сам.

– Ладно.

Глеб машет на прощание и торопится уйти.

Если Владимир не в отделении, значит, он уже дома. Вместе с Лилией. Значит, нужно спешить.

Пальцы продолжают нажимать «повторить вызов». А ноги идут напрямик по лужам.

Ловить такси по времени будет то же самое, что и пройти пешком. Глеб не может ждать. Он со всех ног бежит домой к своему другу. Страшные мысли закрадываются в голову.

Скорее.

Скорее.

Если Владимир ушел из отделения с утра, Глеб смотрит на часы, значит, уже около пяти часов его друг в возможной опасности.

Телефон не отвечает.

Ветер швыряет капли в лицо.

Ноги перепрыгивают через ограду.

Сейчас Глеб выглядит как герой боевика, преследующий нарушителя. Ловко проскальзывает мимо припаркованных машин.

По закону жанра он должен был бы натолкнуться на свору собак, или высокую стену, или горящий грузовик и, преодолев все препятствия, в кувырке, на последнем издыхании схватить преступника.

Вот только пробегая через обыкновенный серый дворик, с покачивающимися догнивающими старыми тополями, несущийся едва быстрее черепахи, насквозь промокший и без пистолета в руке, герой этого боевика выглядит комично.

Ноги ускоряются, растаптывают хлябь, сворачивает за угол, забегают в подъезд.

Любопытное наблюдение, Глеб не устал. Лишь спина вспотела. Хотя с учетом того, что снаружи одежда тоже промокла, это можно не брать в расчет.

В других обстоятельствах он уже запыхался бы. Пробежать без остановки такое расстояние, тем более в таком темпе. Это подвиг. Частое курение и отсутствие хоть каких-нибудь тренировок дают о себе знать.

Но.

Сейчас его дыхание ровное, нос вдыхает, рот ритмично выдыхает.

Ужасные картинки всплывают в воображении. Его друг, лежащий в луже собственной крови, и Лилия, в чепчике и переднике из больницы, стоит и смеется над бездыханным телом.

Рука тянется к кнопке лифта.

Глеб на бегу нажимает на вызов, сворачивает на лестницу и перескакивает ступеньку. Нужно будет позвонить, пусть наконец починят проклятую коробку на тросах.

Глеб представляет, как Лилия кричит, что она Наполеон, и бросается на задремавшего Владимира.

Ботинки гремят. Теряют налипшую грязь.

Стеклянный взгляд отыскивает цифры с номером этажа на стене.

Быстрее!

Быстрее!

Внутренний голос подгоняет, и тело послушно ускоряется для последнего рывка.

Всего пару движений на пролет. Рука хватает поручень, ноги пружинят, лестница проносится снизу.

«Дилинь-дилинь».

Палец без остановки давит на звонок. Колокольчик отзывается в такт равномерному дыханию полицейского.

Никто не открывает.

Глеб стучит, колотит в дверь и продолжает жать на звонок.

«Дилинь-дилинь».

Никого.

Он с размаху бьет ногой в косяк.

Смотрит на соседнюю дверь. За ней слышатся шорох и пластмассовый звук закрывающейся крышечки глазка. Любопытные соседи. Возможно, они что-то видели? Может знают, куда отправился его друг?

Хотя что там знать. Очевидно.

Как там говорила эта чокнутая?

Лесная десять?

Пятнадцать?

– Лесная пятнадцать, – говорит он вслух и выбегает из подъезда.

* * *

– Дядя Вова, ты сегодня грустный. Тебя кто-то обидел?

Майя смотрит и не может прочитать по настроению Владимира, что он уже распрощался со всеми. Что его тело сейчас лишь инструмент. Что внутри ничего не осталось.

– Дядя Вова, а где твои очки?

Девочка подвигается ближе под зонт.

Владимир молчит.

Одной рукой он придерживает от ветра зонт, другой помогает Майе перешагнуть лужу.

– Вы, ым, говорили, что не отведете нас домой.

– Нет, я такого не говорил. Я обещал помочь.

Владимир хочет постучать девушку по плечу, но Лилия выворачивается.

– С тобой и Майей ничего плохого не случится.

Он хотел добавить – клянусь собственной жизнью. Но решил, что это звучит по-дурацки киношно, несмотря на то, что правда.

– Отведу вас к маме.

– Ым, мамы нет дома.

– Вот придем и увидим.

– Лилочка, я боюсь. Нельзя, чтобы он отвел нас… – она шепчет и смотрит на полицейского.

Владимир подмигивает малышке.

– Не волнуйся, я же с вами. В обиду не дам. – Он останавливается. – Если вдруг мамы нет, мы…

– Ее нет. Ым, я знаю. Мама испугалась и сбежала.

– Не говори так, – всхлипывает Майя. – Ты меня еще больше пугаешь. Я не хочу! Нам не надо домой! Я хочу с дядей Глебом…

Владимир морщит лоб.

Каждый раз, когда он вот так морщит лоб, вспоминает замечания бывшей жены.

«Не хмурься, тебе не идет».

Каждый чертов раз.

Он отгоняет воспоминания и нарочно морщится с удвоенной силой. Назло Алле с ее советами.

– Дядя Вова, можно мы не вернемся? Пожалуйста. – Девочка прижимает кота и смотрит на сморщенное лицо Владимира.

– Пошли.

Владимир на секунду задумывается, а правильно ли он поступает. Но уже поздно что-то менять. Поэтому он, потупившись, шагает в компании девочек и не находит повода продолжать обманывать себя.

Соблазн.

Желание поступить правильно не часто приводит к правильным решениям и еще реже к правильным поступкам. Но это желание сильнее любого здравого смысла.

Соблазн.

На то он и соблазн. Эмоции мешают думать. Но зачем думать, если не испытываешь чувств. Отец зла не виноват, что его дети глупо распоряжаются своим правом выбора.