Владимир смотрит на помощника, не скрывая удивления. Вот от кого от кого, а от идиота Артура помощи не ждал.

– И все?

– Ну да. Сбили животное. А так вроде тихо.

– Спасибо, – говорит Владимир, а сам отмечает, значит, о пропаже девочек никто не заявлял.

Это может значить, что отец девочек запретил обращаться в полицию. Возможно, он сейчас где-то мучает их мать. Это может значить, что настало время вмешаться. Если женщина, не дай бог, пострадает, теперь это будет и вина Владимира.

– Спасибо, – повторяет Владимир.

Но вполне могло быть, что девочка наврала.

– Да не за что, друг.

– Артур, а может, слышал? На днях никто не обращался с заявлениями о пропавших детях?

Вопрос Владимира не смущает идиота Артура.

– Хо-хо. Это регулярно, – говорит он, подвигает папку с документами и разглядывает надпись.

Артур разворачивает листы, бегло перечитывает.

– Вот. Позавчера, например, два мальчика, семи и двенадцати лет соответственно. Потеряшки.

Он откладывает лист в сторону.

– Или вот еще. Вчера буквально. Девочка. Одиннадцать… Хотя нет, эту уже нашли. А вот…

– А зачем тебе? – перебивает Васильевна.

Ее очки снова на носу, ее глаза вновь впиваются во Владимира.

– Есть какая-то информация?

Ее голос, ее тон, ее взгляд заставляют оправдываться. Даже если ты ничего не совершил, даже если прав. Приходится оправдываться.

Владимир успевает посочувствовать мужу Васильевны. Каждый вечер терпеть на себе этот взгляд. Если, конечно, у нее есть муж.

– Нет-нет. Какая информация? Просто в последнее время начал всерьез задумываться о вопросах родительства.

– Да. Такие бывает попадаются родители, что мама не горюй, – говорит Артур с неподдельной озабоченностью.

– Владимир. – Голос Васильевны становится строгим. – Если вдруг тебе что-то известно…

– Нет. Говорю же, хочу разобраться для себя.

Кажется, Васильевна опять что-то заметила. Что-то поняла. Заподозрила. Хотя она всегда так выглядит, так что здесь не угадаешь.

– Пойду я.

– Заходи еще, друг, – говорит Артур и показывает большой палец вверх.

Владимир никогда не назовет идиота Артура другом, но в ответ тоже показывает ему большой палец и подмигивает.

– Всего доброго, Владимир, – говорит Васильевна.

– До свидания.

– Всего доброго, – повторяет женщина, которая привыкла, что последнее слово всегда остается за ней.

Дверные петли скрипят. Львица с львенком печально смотрят вслед уходящему гостю. Пальцы Васильевны включают монитор, набирают текст. А Владимиру не терпится выйти и покурить.

* * *

Катя внимательно слушает, изредка что-то переспрашивает.

Глеб рассказывает обо всем подряд. О том, как ему живется одному, что нового произошло на работе. Говорит, что теперь в его старом кабинете работает трое полицейских. Тесно, зато есть младший сотрудник, на которого можно сбросить часть неприятных обязанностей.

Глеб говорит, а Катя слушает с таким вдохновением, словно круг ее общения пациенты да заварник с чаем.

Пакетик с конфетами пустеет.

Глеб почти приступает к рассказу о Майе и Лилии, но осекается. Лучше об этом промолчать. Лучше, чтобы лишние уши не слышали о его не совсем законных делах.

– Вот в принципе и все.

Глеб заканчивает свой рассказ.

– О чем еще рассказать?

По выражению лица Кати не понять, удовлетворил ли ее любопытство краткий отчет Глеба. Она поправляет прическу, надевает обратно свой забавный чепчик и облокачивается на стол.

– Если ты закончил лить воду… Может, наконец перестанешь разглядывать мое декольте?

Зачем она это говорит? Глеб и не думал смотреть туда. Возможно, это такой способ навязать ему мысль, подтолкнуть к идее, сбить с толку? Способ манипулировать. Или попытка отвлечь. Впрочем, какая разница? Глеб выполнил свою часть сделки.

Все, что он сказал Кате, – чистая правда.

– Ну. Так ты поможешь с девочкой? Я же тебе все рассказал.

Катя двигает указательным пальцем из стороны в сторону. Звучно выдыхает через сомкнутые губы.

– Нет? Мы же договаривались…

– Раз уж ты все рассказал, – не дает ему договорить Катя. Она акцентирует голосом на слове «все».

– Ну да. Без вранья.

– Тогда и я врать не буду. Отвечу тебе тем же.

Она издевается.

Катя меняет тон и с видом бывалого начальника, готового вежливо послать куда подальше, продолжает:

– Должна признать, что под твои… под ваши описания у нас никто не подходит.

– Но…

– Это абсолютно точно. И это тоже чистая правда. Я давно здесь работаю, знаю всех пациентов по именам. И, к сожалению, вынуждена констатировать, что похожей девочки не припомню.

– Тогда почему сразу не сказала?

– Я вам сразу так и ответила. Никакой Лилии у нас не числится и никогда не было.

– Кать, зачем?

На этот раз он искренне раздражен.

– Ладно. Спасибо, – говорит Глеб.

Он встает и идет к выходу. Он бы добавил, что жалеет о встрече, впустую потратил полдня, но решает, что эта фраза чересчур грубая и приберегает ее для более подходящего случая.

– А вот наконец-то искренний Глеб появился.

Катя хихикает.

– Успокойся. Я не собиралась тебя дурачить. Обещала свою помощь взамен на правду. С тебя – правда, с меня – девочка.

– Но я уже тебе рассказал.

– Уверен, что рассказал правду?

Она опять хитро улыбается и ждет.

– Каждое слово?

– Абсолютно.

– А мне кажется, что кое-что недоговорил.

– Например?

– Например, кое-что весомое. Кое-что, без чего вся твоя правда не имеет смысла.

– Я не понимаю.

Глеб все еще стоит у двери. Но на этот раз никто не собирается его останавливать. Он это знает. И он не спешит выходить.

– Если хочешь, я помогу понять.

Катя закидывает ногу за ногу, смотрит куда-то в сторону и прикладывает палец к подбородку.

– Ответь, Глебушка. А к кому это ушла красавица Аллочка от твоего очкастого друга-неудачника?

Глеб было открыл рот, чтобы произнести, что он не знает и что это вовсе не имеет значения, но Катя не дает ему сказать, продолжает сама: